Брат-юннат

Во дворике стояла большая клетка, куда мы помещали принесённых посетителями ворон и грачей. К счастью, сейчас она была свободной. Я поставил внутрь вместительную миску с водой, а ванну накрыл широкими досками и мешковиной. Затем к отрытой двери клетки примотал длинную бечёвку и, взяв противоположный конец, укрылся в доме.

Капуцин по-настоящему страдал от жажды. Увидев миску с водой, он не колебался ни секунды. Он влетел в клетку и стал жадно пить.

Тут же дверь с грохотом захлопнулась, и бывшую конюшню потряс победный крик служителей, мало чем отличавшийся от крика африканских охотников. Пленник зашёлся визгом. Однако он не выпустил миски, даже когда Сергей, скрючившись, забрался в клетку и начал запихивать капуцина в мешок.

Через десять минут беглец был водворён в Обезьянник, а Сергей с миской вернулся в отдел.

19 клетка

Постепенно я познакомился и с другими секциями зоопарка. Чаще всего я навещал Попугайник.

По идее, он относился к нашему отделу, но в силу каких-то административных, а может и политических, причин был выделен в независимую структуру. «Попугайники» этим очень гордились и смотрели на нас свысока. И было отчего. Они не мёрзли зимой на Пруду и не отбивали молотками примерзающие замки на клетках. Находящаяся по соседству котельная обеспечивала Попугайнику постоянную температуру внутреннего помещения и уверенность в завтрашнем дне.

Правда, персонал котельной злоупотреблял спиртным, и поэтому там время от времени взрывались котлы. После этого очередной дежурный отправлялся в больницу, и всё успокаивалось до следующего взрыва.

Ещё в зоопарке имелись Аквариум, Обезьянник, Отдел млекопитающих и Виварий, где жили крысы.

Какая-то часть крыс из Вивария убегала, что создало в зоопарке их подпольную популяцию. Администрация боролась с незаконным формированием грызунов, но результаты борьбы появлялись только на бумаге.

Кроме того, к секциям, не связанным с экспозицией животных, относились Кормокухня и Ветеринарка.

С последней мне пришлось познакомиться ещё в первые дни работы. Из-за того что условия содержания у нас были далеки от идеальных, мы то и дело носили кого-нибудь из птиц в чистое здание ветчасти под раскидистой кроной черешни.

Ветеринары занимались лечением птиц неохотно, потому что оно отличается от лечения млекопитающих, а специалистов в этой области у нас не было. Так что внимания докторов удостаивались только самые крупные и самые ценные птицы.

Остальных мы лечили самостоятельно. Помогало в этом образование Сергея: он второй год учился на четвёртом курсе сельхозинститута.

Попугаи болели реже. И это была ещё одна причина для гордости ухаживающих за ними служителей. Из них в нашем отделе чаще всего бывал Помпей Енукидзе.

Он имел внешность грузинского царя, властителя легендарной Колхиды: остроносый профиль и гордо развевающиеся чёрные кудри. Сверху, как воинский шлем, сияла смуглая лысина. Почти двухметровый рост и широкие плечи довершали мощное впечатление.

При этом Помпей удивительно походил на попугаев, за которыми ухаживал. И характер он имел соответствующий: любил поболтать и поесть сладкое.

Едва я устроился работать юннатом, Помпей пригласил меня в Попугайник посмотреть его хозяйство. Хозяйство меня потрясло.

Оно делилось на два корпуса: собственно Попугайник и Голубятню. Вопреки названию голубей в Голубятне не было. Зато тут обитали самые экзотические птицы зоопарка – турако. Они напоминали огромных соек и были окрашены в разные оттенки зелёного. Этих птиц из лесов экваториальной Африки ещё называют бананоедами. Правда, никаких бананов они у нас не ели, поскольку это был дефицит.

Турако минуты не могли просидеть спокойно. Они то появлялись в наружной клетке, то исчезали в тёмном зимнике. «Вот так, – думал я, – они и живут в джунглях, на секунду мелькнут в кронах и снова пропадают в листве».

Привлечённые изумрудными всполохами в клетке, посетители подолгу простаивали перед Голубятней, надеясь на более подробное знакомство с турако. Но нашим экзотическим экспонатам не было никакого дела до почтеннейшей публики: неожиданно прорезав полумрак малахитовой молнией и стряхнув с крыла зелёный блик солнца, турако снова растворялись в беспросветной черноте зимника.

В книгах я прочёл, что яркий окрас бананоедов объясняется тем, что в их перьях есть особое вещество – туракин.

Впоследствии я много помогал Помпею. Иногда нам случалось пересаживать турако из одной вольеры в другую. При этом птицы так нервничали, что, казалось, у них вот-вот случится разрыв сердца. И после каждого прикосновения к их оперению на руках оставалась переливающаяся зелёная пыль. Будто мы держали не птиц, а бабочек.

Без толку постояв перед клеткой с турако, посетители переходили к чёрным какаду. Тут кто-нибудь обязательно восклицал: «Ну и рожа!»

Просто счастье, что какаду не понимают людей: им было бы крайне неприятно дни напролёт слушать подобные «комплименты».