Брат мой Каин

Детей мы выводили на рассвете. Дворцовая набережная была тиха и пустынна. Плоское небо светлело. Бархатная чернота линяла в мышиное сукно. По пыльной Неве полз туман, и неподвижная река казалась бескрайней дымящейся степью. На том берегу, дальнем, почти вымышленном, угадывался тусклый намек на башню, тощую, точно вставшую на цыпочки. Там, на Заячьем острове, проступал серым контуром Петропавловский собор, изящная, в стиле барокко, оплеуха юного царя мужиковатой звоннице Московского Кремля.

Их было одиннадцать. Одиннадцать девочек. Старшей не больше двенадцати, младшей, даже не знаю, лет шесть-семь. Сонные, в одинаковых сиротских пальто, они походили на тихих старушек, отправлявшихся в паломничество. Послушно держась за руки, гуськом они перешли мостовую. Лариса шагала впереди, мы с Зиной замыкали. По набережной, вдоль мокрого гранитного парапета мы двинулись в сторону Троицкого моста. От воды пахло сырым сеном.

– Не передумала? – спросила Зина, не поворачиваясь в мою сторону.

Говорить не хотелось, я мотнула головой – нет.

– Ну зачем… – начала она, но замолчала, безнадежно махнув рукой; похоже, у нее тоже не было настроения говорить.

Миновав два спуска, мы остановились у третьего. Лариса вопросительно вытянула вверх ладонь, Зина показала вниз. По мокрым ступеням дети осторожно сошли на пристань. Из воды, выпятив ржавый бок, огромная, как кит, торчала полузатопленная баржа. Из-за нее выглядывал неказистый речной трамвай, плюгавый и битый, он был пришвартован у самого края причала. По борту кораблика висели линялые флажки и мертвые фонарики. На мачте бурой тряпкой болтался драный флаг неопределенной державы. У трапа нас ждала худая рыжая тетка в каторжной телогрейке и мужицких сапогах. Судно называлось странно и просто «Зина», я уже хотела пошутить, но тут разглядела, что начало слова было замазано белилами.

– Через Невскую губу пройдем Кронштадтским фарватером. – Рыжая тетка нервным пальцем чертила в воздухе. – Кронштадт пройдем левым бортом, дальше – зюйд-вест. После Лебяжьего…

– Все чудесно, – перебила ее ласково Зина. – Прекрасно все. Мы вам полностью доверяем, Грета Викторовна… Давайте отчаливать, а?

– Прогноз благоприятный, – с испуганным выражением лица отозвалась Грета. – С Кохтла-Ярве радиостанция русская передала. Да, давайте грузиться.

Она встала у трапа, для верности наступив сапогом на деревянный помост. Лариса перешла первой. Девочки по одной потянулись за ней. Зина закурила, отвернулась от корабля и от реки – там на востоке, за синими крышами, уже готовился к премьере незатейливый северный рассвет. Я подошла, тронула ее за плечо. Она зло сбросила мою руку.

– Зачем? Ну зачем? – Она выплюнула дым мне в лицо. – Зачем ты это делаешь? Ну кому нужна эта… эта твоя жертва? Америке твоей? Европе вонючей? К чертям их! К чертям собачьим! Они же все сгнили – их просто уже нет! Труп ходячий! Неужели ты не понимаешь, что тот мир уже давно кончился? Сдох!

Она зло затянулась и закашлялась. Я взяла у нее из пальцев сигарету, кинула на доски причала, придушила окурок носком сапога.

– Ты что, не видишь, – Зина сплюнула, – не видишь? Это ж все фикция! Декорация и муляж! Все! Все!

Она ткнула рукой в сторону востока. Над черным контуром ломаных крыш розовое небо наливалось юной персиковой негой.

– Покойники нарумяненные в гробах! Тут уже медицина бессильна, нечего тут уже менять, да и исправлять поздно. Это даже не конец света – конец времени это! Конец времен!

Я не могла оторвать взгляд от неба. Небо, господи, ну и небо! Казалось, ничего более нежного и прекрасного я не видела в своей жизни. И одновременно пошлого, вроде тех ковриков с лебедями.

– Тут нет будущего! Тут смерть, прах, тлен! Тут тупик! Конец! Ну как ты не понимаешь?

– Да все понимаю, все, – ответила я, не отрываясь от зефирной красоты над крышами, точно боясь пропустить там что-то главное. – Понимаю все… Просто я сама часть этого самого тупика. Часть этого праха и тлена. Этого конца. Конца этого мира.

Зина смотрела на меня. Я – сквозь нее, на восток.

– Нас приучили бояться смерти, а ведь в ней ничего страшного нет. Наоборот, самая естественная штука на свете. Это рождение – случайность, смерть – неизбежность. Я часть этого мира, и я умру… вместе с ним. Тьфу, ну и пошлятину я несу!

Я засмеялась, обняла Зину. Она фыркнула и засмеялась тоже. Меня кто-то дернул за рукав.

– Ты не плывешь с нами.

Это была маленькая Катька, она смотрела на меня снизу вверх. Я присела на корточки.

– Нет.

– Жалко, – Катька наклонила голову набок. – Ты мне сначала не понравилась. А сейчас… Жалко.

– Мне тоже.

– Там сад. Яблочный Рай называется.

– Я знаю.

Катька внимательно разглядывала мое лицо, потом протянула ладони.

– Дай мне свои руки.

– На. Держи.

Я положила свои ладони поверх ее.

– Прижми, – сказала она.

Я прижала, ее крошечные ладошки оказались горячими и сухими. Ничего, кроме тепла, я не почувствовала. Катька что-то шептала, почти беззвучно шевеля губами. Что-то вроде детской считалки. «Узелок да ниточка» удалось разобрать мне.