Брат на брата. Окаянный XIII век

Подозвав кивком одного из бояр, Мстислав что-то ему тихо сказал, и тот, выйдя из шатра, скоро вернулся с лавкой в руках.

— Садись, князь, — предложил Мстислав миролюбиво. — Прости, но столец один, а князю негоже стоять как простому воину. Хотя, не признай я тебя в этом обличии…

— Прости и ты меня, князь. Уж больно захотелось увидеть, как послание батюшки моего примешь, — смутился Юрий.

— Признаюсь, удивлен несказанно, — покачал головой Мстислав. — Не узнаю князя Всеволода Юрьевича: мира хочет.

— Дозволь, князь, — вступил в разговор воевода Ратьшич. — На словах великий князь велел передать, что крови ему новгородцев не надобно. Досыта земля кровушкой насытилась. Ворог токмо и ждет, чтобы сокрушить рубежи земли русской. В дружбе сила, в единении. Потому великий князь велел передать, что прощает тебе Торжок и смещение Святослава. Уходи в Новугород с миром!

— А что ты скажешь, князь Юрий?

— И я тож скажу: уходи с миром. Мы же дождемся брата своего Святослава и тоже уйдем.

— Хорошо.

Мстислав медленно поднялся с кресла и, обведя взглядом своих бояр и воевод, сказал:

— Решение мое ты узнаешь, князь Юрий. За брата своего не тревожься, лиха ему не будет. Я уже послал в Новгород боярина Твердослава с моим повелением: отпустить с миром и Святослава, и бояр володимирских, и дружину княжескую. С тем прощай, князь.

Возвращались молча. Лишь когда подъезжали к сторожевому полку, Юрий спросил:

— Что выберет Мстислав для своих новгородцев: хлеб или кровь?

Оглянувшись на колышущиеся ряды дружины новгородской, воевода твердо ответил:

— Мстислав знает, что в трусости его никто не обвинит, а потому выберет мир. Вот те крест истинный, — перекрестился размеренно Ратьшич.

День до вечера и всю ночь простояли владимирцы в ожидании сражения, а утром с удивлением и к несказанной радости обнаружили, что поле чисто. Новгородцы ушли. Лишь дымящиеся головешки сторожевых костров напоминали о противостоянии.

К полудню пришел Константин, ведя ростовскую дружину, а еще через несколько дней братья приняли в свои объятия Святослава. Можно было возвращаться домой.

Свадьбы

1

Воцарился мир: короткий, неустойчивый, но мир. На северо-западе Великий Новгород под тяжелой рукой Мстислава Удалого затих, выжидая и присматриваясь к новому князю; Рязань, сожженная, отстраивалась заново, обрастала народом и посадами, не помышляя о мести. Только Кир Михаил да Изяслав Владимирович, обозленные поражением, еще нет-нет да и покусывали, нападая малыми своими дружинами на порубежные городки земли владимирской. Галич и Волынь с их мятежами, кровью, изменами были далеко и, закрытые землей смоленской, не беспокоили Всеволода Юрьевича. Южная Русь, залитая кровью и своей, и половецкой, набиралась сил, не помышляя о соперничестве с Русью Белой.

Воцарился мир.

Всеволод Юрьевич все чаще задумывался о женитьбе. Княжеский терем без заботливых женских рук хирел, вызывая тоску и одиночество. Острота потери Марьюшки — так он ласково называл свою почившую жену — стиралась, и его взгляд все чаще останавливался на попадавшихся на глаза женщинах и девушках.

«Почему бы и нет? — размышлял Всеволод. — Я еще не стар, и сил во мне с лихвой достанет на молодую жену».

Тянуло великого князя именно к молодым. Словно их жизненные силы, молодость могли остановить неотвратимо надвигающуюся старость.

«Но как посмотрят на женитьбу дети-сыновья? Токмо Константин в жизнь корнями врастает: удел крепкий, жена, сыновья. Остальные же, хотя и дал каждому по уделу, что листья на ветру. Переженить всех надобно. Себе выбирать невесту буду и им присмотрю», — решил Всеволод.

Весть о том, что великий князь ищет для себя невесту, быстро разнеслась по Руси. Поспешили в белокаменный Владимир посольства, князья и бояре со своими женами и дочерьми. Глаза разбегались от красоты девичьей, от богатых нарядов и выездов. Всеволод Юрьевич поначалу даже растерялся: одна другой краше, а приезжали еще и еще…

Юрий с Иваном, поглядывая за отцом, посмеивались: как девки его раззадорили — не узнать, помолодел, повеселел. Каждый день гулянья для гостей, пиры, охота.

Наконец, великий князь сделал свой выбор: подвенечный наряд надела пятнадцатилетняя дочь витебского князя Василька Брятиславича Любовь.

Девушка была невысока росточком, но несравненно хороша: не по годам крутобедра, полногруда, свежа, словно яблочко наливное. Может, и прошел бы великий князь мимо нее, если бы не глаза — большие, лучистые, цвета полевых васильков.

Любовь приняла волю отца безропотно. Понимала, что и он не волен отказать великому князю. Да и почто отказывать-то, честь оказана всему роду Брятиславичей. А все-таки боязно.

«Неужто такова воля божья и судьба мне выпала быть великой княгиней?! — терзалась мыслями Любаша. — Полюблю ли я его? Вона какой он грозный? Сдвинет брови, так мороз по коже и в ногах слабость. По годам-то внучка ему, а тут… жена!»