Брат ответит

Здесь сразу пришлось притормозить — дождь шел, видно, всю ночь, глина намокла, противно чавкала и скользила. Я балансировала в грязи, терла, чтобы согреться, то уши, то нос и страшно злилась. Все-таки театральные дамы — каковой, несомненно, являлась Ольга, — они нормально не могут. Обязательно им подавай нарядную картинку, красивый фон, спецэффекты.

Вчера она сказала, что не пойдет ко мне в квартиру из-за злых языков. Не слишком убедительная отговорка. Похоже, балерина просто считала: слова любви с берега реки зазвучат куда ярче, чем из кресла.

А зачем сейчас, в глубокой ночи, затевать «встречу на Эльбе» — совсем непонятно. Супруг ее оберегает? Не хочет, чтобы она общалась на больную тему? Но могла бы — тоже ночью, тихонько, — выскочить во двор и просто оттуда позвонить. Или Ольга боится, что ее телефон слушают?

Однако ни один детектив, сколь бы ни злился на важного свидетеля, никогда не откажется от встречи с ним. Поэтому я осторожно и терпеливо преодолела размытую дождем тропинку вдоль обрыва, дошла до лестницы и осторожно начала спускаться к воде. На рассвет — ни намека, ни единое окошко на первой береговой линии не светится, сплошная тьма. Хотя мостки, если прищуриться, я разглядеть уже могла. И они оказались пусты.

Часы, однако, показывали 5.46. Ольга опаздывает? Или вообще не придет? Это будет прелестно — единственные брюки у меня грязные и мокрые до колена, в мокасинах хлюпает вода, а днем я собиралась улететь в Москву. Позвонить ей, что ли?

Но прежде я все-таки спустилась на мостки. Тишина, пустота, ночь, ветер. Я достала телефон, включила фонарик. Тонкий луч заплясал по мокрым доскам настила, жухлым, еще прошлогодним зарослям камыша вокруг величественной черной реки. Ни следа Ольги, но что-то было не так. Паша бы догадался немедленно, но мои извилины скрипели секунд тридцать, прежде чем я заметила: мостки в грязи. А ведь вчера было сухо. Дождь пошел после полуночи, когда я уже заснула. Я присела на корточки, попыталась вычленить из слоя грязи что-то полезное — и увидела. Отчетливый след мужского ботинка.

Только потом — тупица одноклеточная! — я начала светить на реку. И увидела метрах в десяти от берега знакомый военный ватник.

— Оля! — жалобно пискнула я.

Начала расстегивать куртку. Нет, ерунда, надо прямо так. Как будет менее страшно — прыгнуть, или просто сползти в воду? А если я сама утону? Или умру от шока?

Возможно, именно эти секунды могли стоить Ольге жизни, но нужно было подстраховаться. И прежде чем ринуться в ледяную Великую (вчера я попробовала — градусов пять от силы), я набрала на телефоне 020. Полицию в Пскове вызывали по этому номеру — табличка с информацией висела в подъезде дома, где я снимала студию.

«Если ответит робот, ждать не буду».

Но голос дежурного отозвался мгновенно, я выпалила:

— Загорье. Мостки. Человек утонул.

Отбросила телефон и ринулась в воду.

В первую секунду показалось: вполне приемлемо. Я бодро погребла в сторону фигуры в ватнике. Но адреналин грел доли секунды. Уже метров через пять ноги начало сводить от холода, воздуха не хватало, руки заледенели. По счастью, я нащупала дно — и, умирая от тысячи иголок, вонзившихся в тело, продолжала не плыть, а шагать. Вот он, тулуп, совсем рядом. Резко рванула на себя — и увидела мертвое Олино лицо.

— Нет! — заорала я во весь голос.

Лицо девушки посинело, на губах выступила серо-кровавая пена, глаза закатились, на лице застыл испуг. Мои конечности оледенели окончательно, ватник не держался в замерзших пальцах. Я неимоверным усилием дотащила Ольгу до берега, выволокла на мостки и принялась неумело давить ей на грудь — делать искусственное дыхание.

Первую помощь меня учил оказывать Паша. Что делать конкретно и в какой последовательности, я, к сожалению, помнила плохо. То яростно гнала воздух балерине в рот, то делала непрямой массаж сердца, то колотила по спине, пыталась добиться, чтобы вода вылилась из легких. Вода текла, но Ольга не кашляла, не шевелилась, не дышала. Тело оставалось безжизненным и тяжелым. Я плакала, но продолжала свои бестолковые попытки — до тех пор, пока меня не оттащили сильные мужские руки.

— Нет! — Я вошла в полный транс, вырывалась, лягалась.

Только когда увидела, что над Ольгой склонились две фигуры в ватниках «Скорой помощи», ненадолго пришла в себя. И снова впала в истерику, когда услышала печальный женский голос:

— Слишком поздно. Мертва.

Носилок к реке не принесли. Мужчина в медицинской униформе взвалил балерину на плечо, потащил вверх. Женщина помогала, поддерживала ноги. Я прильнула к груди сама не знала кого и тихо ревела. Мужчина подхватил меня на руки и тоже двинулся прочь от реки. Я рассмотрела смуглое лицо, острые скулы, восточный разрез глаз. Сквозь куртку отчетливо ощущалась сила мышц. Пробормотала: «Вы Джеки Чан?»

И потеряла сознание.

Очнулась я в полицейской машине и первое, что услышала, — слово «больница». Глаз не успела открыть — заорала:

— Не надо!

— Хороший голосище, — уважительно отозвался шофер.