Брат по мечу" ()

- Как я уже сказал, он может быть связан только на ограниченное время. На данный момент воля Скорпиона сдерживает его, но как только эта воля ослабнет, чтобы позволить нам управлять им, период, в течение которого любой смертный мог бы надеяться контролировать его, будет коротким. Мы не осмеливались призывать его для службы нам, пока не узнали, когда прибудет Базел. И к тому времени, когда мы узнали это, мы также "знали", благодаря отчетам от ваших заклинаний прорицания, что Венсит был далеко позади него. Пяти слуг, которые у нас уже были, нанятых, как мы уже планировали, было бы более чем достаточно, чтобы справиться с Кровавой Рукой - если бы не вмешались Венсит и эта другая тварь - и мы все равно сохранили бы большего слугу, если бы оказалось необходимым использовать его для борьбы с Венситом.

- Справедливо, - сказала Тримэйла. - Но теперь вопрос в том, сколько времени займет жертвоприношение?

- Не менее получаса, а возможно, и дольше, - сказал Чердан. - Мы не смеем торопить смерть, иначе привязка может не состояться. И каждый великий слуга индивидуален. Может потребоваться несколько больше времени, чтобы вызвать достаточную боль, чтобы удовлетворить его потребность.

- Итак, нам нужно занять Венсита и Кровавую Руку по крайней мере на полчаса.

- Ты говоришь так, как будто думаешь, что это будет легко, Тримэйла, - возразил Ретак. - Но там Венсит из Рума.

- Да, это так. И я точно знаю, какой у него послужной список, Ретак. Разве у тебя есть предложение получше?

- Но...

- Я не собираюсь возвращаться в Контовар, чтобы сказать Ей, что я решила сбежать, а не встретиться с ним лицом к лицу, - решительно заявила волшебница. - Ты же знаешь, боевое волшебство Венсита может только убить нас.

Челюсть Ретака на мгновение задвигалась. Затем он резко кивнул.

- В таком случае, - сказала Тримэйла, - давайте поприветствуем наших посетителей.

* * *

Глаза Трейна Элдарфро открылись в стигийской темноте его крошечной камеры.

Конечно, это не имело никакого значения, поэтому он снова закрыл их, жалея, что не может так же легко отключить все остальные свои чувства. Его тесная конура находилась глубоко в недрах холма, оскверненного храмом Шарны, и он мог чувствовать ментальные ауры десятков других пленников вокруг себя. Большинство из них, очевидно, были детьми; все были сильно напуганы.

Кто-то рыдал от отчаяния и ужаса. Кто-то другой - кто-то, чье испытание толкнуло его на грань здравомыслия, - разговаривал сам с собой или, возможно, звал сына или дочь, которых, как он знал, он больше никогда не увидит. Его длинные, бессвязные предложения перемежались приступами визгливого смеха или воплями ярости, и кто-то еще умолял его замолчать, остановиться, хотя человек, стоящий за этим голосом, должен был знать, что его мольбы были тщетны. И на все эти звуки, противопоставляя их друг другу, наслаивались стоны и всхлипы детей, попавших в ловушку кошмара наяву, и горстка взрослых тщетно пыталась их утешить.

Отчаяние и безнадежность, обрушившиеся на Трейна в этой темноте, довели его до безумия. Довели его до самого края окончательного отступления мага в ментальное отключение, которое неизбежно привело бы и к смерти тела. Но даже там, в этой черной яме ужаса, тренировка, которая сделала его тем, кем он был, и какая-то внутренняя искра, что бы это ни было, что сделало его тем, кем он был, отказывались позволить ему сбежать. Потребовали, чтобы он остался, сделал все, что в его силах, если представится хотя бы малейшая возможность. Он смирился с тем, что побег был таким же невозможным, как и предполагала Тримэйла, но даже когда он принял это, мрачная, сосредоточенная решимость нанести ответный удар хотя бы раз до конца заполнила самые сокровенные уголки его души.

Теперь, однако, он почувствовал нечто еще худшее. Почувствовал пробуждение еще большей недоброжелательности, еще большего зла. Он сел, цепи на его лодыжках звякнули, и его лицо стало мрачным и жестким в темноте, когда он услышал что-то еще - услышал голос молодой женщины, рыдающей, умоляющей, сопротивляющейся, когда ее вытаскивали из ее крошечной камеры. Она никак не могла ощутить то, что чувствовал он, и все же, казалось, все равно знала.

Трейн мог слышать ее, чувствовать ее, когда ее тащили по коридору за закрытой дверью его собственной камеры, и он знал, для чего ее предназначали. Он знал, какая смерть ожидает жертву Шарны, знал, чего хочет от нее невыразимый аппетит, скрывающийся за злобой, которую он чувствовал. И он знал, что никто не сможет спасти ее от этого.

Его глаза горели от этого знания. Затем его челюсти сжались, и он наклонился вперед, прижимая руки к вискам, призывая всю внутреннюю силу и фокусируя ее с помощью тренировки, которую он уже получил. Он протянул руку, протянулся сквозь эту тьму и камень, пока его ищущие ментальные пальцы не коснулись поверхности разума обреченной молодой женщины.