Брат Солнца

 Автобус был только через час. Бусыгин неторопливо прогулялся до автостанции, купил билет и прикорнул ненадолго на скамейке. Когда он открыл глаза, автобус уже стоял. Двери были открыты, и в него заходили пассажиры. Бусыгин подошел к автобусу и закурил. Прямо напротив входа сидели баба Маша и так называемая Нинка Киселева. Еще было трое солдат из части, остальные пассажиры – из Лугового. «Сяду к Трешкинским бабушкам, может, расскажут чего», - решил Анатолий Михайлович. Он докурил, вошел в автобус и сел за бабой Машей, у окна.

 Минут через пять на дороге рядом с автобусом остановилась патрульная машина. Из нее появился один милиционер, потом второй, а потом – участковый, Бондарев. Он был пьян. Коллеги помогли ему выбраться с заднего сиденья, подали его полиэтиленовый пакет и беспрерывно поправляли фуражку у него на голове – каждый на свой лад. Они долго прощались, собирались добавить еще по одной, на что Бондарев вполне резонно возражал, что автобус уедет. После долгих объяснений и заверений в дружбе и взаимном уважении коллеги похлопали его по плечам, сели в машину и уехали.

 Участковый нетвердой походкой подошел к автобусу, влез на подножку и повис на поручнях.

  - Что, бабульки, не завалили еще депутата своего? – обратился он к Трешкинским старушкам.

  - Чего ему сделатца? – ответила Нинка, протянула руку через проход между сиденьями, и шлепнула Бондарева по круглому брюшку. - Ты, начальничек, когда мужика моего заарестуешь?

  - Ой, баб Нин, только не начинай!

  - Чего не начинай? Чего не начинай? Надоел он мне! Еще и прибьет того гляди…

  - Или ты его.

  - Ах ты… Вот вы, алкаши, все такие… Все друг за дружку стоите…

  - Ну какой я алкаш, баб Нин? – обиделся милиционер, тряхнул головой и уронил фуражку, – у меня праздник, День Рожденья, выходной мне дали… Ну, налил я маленько пацанам в отделе… Отметили… Теперь домой – и на боковую, все путем…

  - Отметили… - проворчала «Баба Нина». - Я вот на Киселева своего бумагу написала? – И на тебя напишу, какой ты есть алкаш!

  - Ой, пиши, пиши… - махнул рукой Бондарев, а заодно подобрал головной убор. Тут они столкнулись взглядами с Анатолием Михайловичем и участковый на секунду будто бы протрезвел.

  - А… А… А сколько времени? – спросил он.

  - Двенадцать пятнадцать, - ответил Бусыгин.

  - Ага… Ну, я успею, - сказал Бондарев, слез с подножки и зашагал к главной Старосельской площади.

  - Ой, куда бы это он… - спросила баба Маша с иронией.

  - Известно куда, - сказала одна из Луговских пассажирок, здоровая тетка с невозмутимым, не терпящим возражений лицом. - Деньги на кармане шуршат, жить спокойно не дают… Щас наддаст и вернется.

  - Да уж… - вставил свое слово Бусыгин, - ничего они не узнают. Кто стрелял, куда стрелял… В таком-то виде…

  - Конечно, не узнают, – сказала Нинка. – Кто ж им чего скажет? Ко мне этот вон приходил – с района следователь – так я ему и не сказала ничего. Чего с ими разговаривать, у них протоколы одни на уме…

  - Да чего там говорить-то? Спали все… - поднял градус разговора Анатолий Михайлович.

  - Все? – обиделась Нинка. – Ты, может и спал у себя в Луговом, а я за водкой ходила.

  - В час ночи?

  - А что? Нельзя что ли? Чай, не при Мишке Меченом живем! У нас, чай, с Киселевым внук родился. Все внучки были, а тут – внук! Тут и не в час пойдешь! У продавщицы я была, у Зинки, заболталась с ней.

  - Ну, поболтали вы с продавщицей, а депутат-то причем?

  - А при том! Куканов там шлялся у него пьянущий!

  - Он, что ли, стрелял? – спросила баба Маша, и Анатолий Михайлович порадовался, что не ему пришлось задавать этот вопрос.

  - Какое там! Он башкой своей с разбегу в забор бы не попал, а не то что в депутата из ружья. Не, Витька, конечно, хороший человек, но в депутата стрелять никак не мог.

  - Ну вот… - сказал Бусыгин. - Что уж ты такое говоришь, баб Нин? То есть если человек хороший, он, по-твоему, в депутатов должен стрелять?

  - Да я бы этих депутатов своими бы руками передушила! А с первого бы знаешь с кого начала?

  - С кого?

  - Не знаешь?

  - Нет.

  - А ты подумай, – сказала Нинка и многозначительно повела глазами.

  - Уж лучше и не думать…

  - Вот-вот.

  - Грешница ты, баба Нина, великая за такие мысли… - усмехнулся Бусыгин. - А в милиции тебе сказать все равно нечего.

  - Что? – вскинулась Нинка. - Да  я вообще все видела! Все знаю! Знаю, кто это сделал!

 Он выдержал паузу, боясь спугнуть возможную удачу, и сделал недоверчивую мину на лице:

  - Ну, кто?

  - Бог! – торжественно провозгласила Киселева и все пассажиры разом посмотрели на нее. У Бусыгина даже перехватило дыхание, и он не нашелся, что же еще и под каким соусом можно спросить и куда развернуть разговор.

  - Бог его наказать хотел или припугнуть за грехи, – уже спокойно сказала она. -  и послал стрелу огненную через ангела своего. Вот уж видела – так видела, - врать не буду.

 Пассажиры, и Бусыгин в том числе, вежливо замолчали и стали смотреть в окна. Всем стало окончательно ясно, что милиции Киселевой говорить, действительно, не о чем.