Братья

Бабка с горя хвать полено:
«Отберу — да об колено!..
Я в него вложила душу,
А балбес меня не слушать?!»
Рассадила внуку бровь,
По лицу пустила кровь.
Сорок зол с того удара!
Обронил кугиклы Сквара,
Плачут девки, плачут дети,
Горше всех — братище Светел,
Плачет бабка, плачет мать —
Кровь пытаются унять.

Давний случай и, в общем-то, ералашный. Подумаешь, рубчик в полвершка, было бы о чём поминать! Пустяковина — а Светел знай себе припевал, и вместе с ним веселились и тревожились гусли. «Сказ долгим быть обязан, — учил дед Игорка. — Сам суди, люди только уши развесят, усядутся поудобнее… а ты уже замолк! Другой раз и сказывать не попросят!»

С той поры в деревне нашей
Никого не гонят взашей,
Если кажется соседке,
Что иначе пели предки.
Лишь бы складно ты гудил,
Голосницы выводил.

— Братик, — сказал Жогушка.

— Что?

— Братик, ты светишься…

Светел опустил голову. Вздохнул, кашлянул.

Я бы слушал песни брата
От рассвета до заката.
До полуночных созвездий
Мы бы с ним сидели вместе,
Всё про милое вчера
Толковали до утра…

Обратно Светел шёл медленно. Тащил саночки, нагруженные изрядным бременем хвороста. Жогушка у него на плечах угрелся, притих, кажется, начал клевать носом. Светелу теребить братишку не хотелось. Однако проверить, не белеет ли этот самый нос, было всё-таки нужно. Пока он раздумывал, Жогушка вдруг сказал:

— Снегирь!

— Где? — обрадовался Светел.

— Вон там!

На краю болота мрел густой ельник, некогда щедро кормивший смолистыми шишками целое птичье царство: снегирей, чижей, кривоклювых клестов. Холмы прикрывали ельник от ветра, комочек алого пуха одиноко рдел на серебряной ветке высоко над землёй. Светел даже остановился. Снегирей он не видел давным-давно. Отколь залетел, на что понадеялся? Живой ли сидит?..

Светел оборол искушение стукнуть в дерево, проверить, взлетит ли снегирь. На всякий случай прошёл внизу тихо-тихо. Чтобы не свалился прихваченный стужей комочек, не опечалил братёнка. Только отдалившись, привычно спросил:

— Я тебе сказывал про снегиря?

Спрашивал в тридевятый раз, но Жогушка радостно подался вперёд, ручонками в рукавичках обхватил его голову:

— Расскажи!

— На ветвях, на хвойных лапах, в лесе, где полно зверей, жила пара снегирей. Жили-были, не тужили, снегирихе молодой порно стало вить гнездо. Только сладили жилище и милуются сидят, глядь — кукушки к ним летят! Вот ведь лихо так уж лихо! «Ты подвинься, снегириха! Дай нам место для яйца!..»

— Ан напали на бойца! — воинственно подхватил Жогушка.

— Так сказал снегирь отважный: «Не попустим силе вражьей! Чтобы, значит, сын кукуший нашу будущность порушил? За троих чтоб ел и пил, деткам гибель причинил? Вы как ястребы пестры…»

— Разберёмся, сколь храбры!

— Тут пошла у них потеха. Мал снегирь, а всё помеха! Бьются бешено и зло, крови ужас натекло! За детей не жалко душу — отогнал снегирь кукушек! Спас жену и снегирят! С той поры его наряд…

Светел умолк на полуслове. Забыл, о чём и речь-то была. Они вышли из-под елей, поднялись на увал, где начинался бедовник. Светел сразу увидел лыжника, мчавшегося к ним со стороны деревни. То есть не лыжника — лы́жницу. Жига-Равдуша летела через снежную пустошь, лёгкая, сильная, невыразимо прекрасная. Светел закрыл рот, стал смотреть, как она приближалась.

— Мама, — удивился Жогушка.

Зыка отчего-то разволновался. Стал поскуливать, оглядываться на лес.

Равдуша подбежала вплотную, диво разрушилось. Ресницы у неё примёрзли к щекам, словно она плакала всю дорогу.

— Мама, что?.. — успев подумать обо всём сразу, тревожно выдохнул Светел.

«Сквара вернулся. Нет, от Сквары не отбежала бы. Бабушка взяла померла. Нет, от бабушки тоже… С моей жаровенки изба занялась! — Он даже окинул взглядом тучи, ища дымный столб. — Геррик с сыном завернули… искать обещались… плохие вести доставили…»

Ни то, ни другое, ни третье. Равдуша с ходу бросилась, схватила у него Жогушку. Оглядела, ощупала, словно не чаяла живого найти. Принялась гладить и целовать — жадно, исступлённо. Целый, тёплый, весёлый… даже носик не побелел…

На Светела она смотреть избегала.

С него быстро облетали снегириные перья заступника и надёжи. Он наполовину догадался о чём-то. В груди сперва стало невыносимо горячо. Потом — пусто и холодно.

«…Аодх… брат…»

Опёнок так и подскочил. Завертел головой. Жогушка силился высунуться из-за материного плеча. Он тоже что-то услышал.

«Аодх… брат… помоги…»

Стон, летевший как будто из дальнего далека, был полон боли и непомерной усталости.