Братья

— Вот! Из-под ига принял, в часть платы, — хвастался покупкой Коготок. Его глаза искрились цветным бисером, карим да синим. — Баяли, нетронутая, хотя кто их знает, кощеев! Пусть пока порты зашивает и рыбу на привалах стружит, а коли выживет с нами да хороша вырастет… поглядим. Может, суложью своей сделаю. Слыхала, дурёха?

И протянул руку по голове потрепать.

У неё торчали во все стороны тусклые спутанные вихры. Отмыть, вычесать — лягут тёмно-бронзовыми густыми волнами. Под тяжёлой пятернёй маленькая невольница съёжилась, как птаха в руке ловца. Сломалась тростинкой, шлёпнулась на колени, от страха не поняв ни слова из сказанного.

— Добрый господин…

— В тех санях вроде ещё младшие были, — медленно проговорил Летень.

Потыка отмахнулся:

— На что мне малышня? Их другой покупщик увёл.

Девочка оглядывалась, не знала, на кого смотреть, всхлипывала, зубы стучали.

— Как звать тебя, дитятко? — спросил Сеггар. В грубом голосе звучала неумелая жалость.

— Добрый господин… эту рабыню… эту рабыню…

— Юла её зовут, — сказал Летень. — Жаворонок по-нашему.

— Дядя Сеггар, — подала голос Эльбиз.

Все повернулись. Брат и сестра стояли, тесно сплотившись. Одно существо о двух головах. Царевна протягивала на ладони кожаный потёртый мешочек, вынутый из-под одежды.

— Ещё что придумала? — помолчав, подозрительно спросил Неуступ.

Эльбиз сглотнула.

— Когда дядя Космохвост понял, что могут напасть, он велел нам из родительского ларца… выбрать по нещечку, носить подле тела… мало ли что…

Она распутала ремешок. В пасмурном свете замерцала серебряной чернью веточка рябины. Зелёная финифть листков, ягоды — жаркие самограннички солнечно-алого камня. Таких прикрас уже не делали после Беды.

— Ого, — присвистнул Сенхан.

Старинная запонка годилась в праздничную сря́ду царицы. А стоила явно побольше его знаменосного корабля.

— Братец Аро носит перстень отца, но лучше ведь булавку потратить, правда? — заглядывала в глаза царевна. — Дядя Сеггар, вот, ты возьми… В плату…

— И перстень, если не хватит, — разжал губы молчаливый царевич.

Двое сирот стояли перед могучими воеводами, протягивая последнее, что им осталось от матери и отца.

В лице Сеггара, малоподвижном от шрамов, ни дать ни взять что-то сломалось. Он отвернулся. Хрипло, через плечо, бросил Летеню:

— Ступай. Свергни иго.