Братья

Левобережье особо не противилось воеводе Ойдригу, пришедшему из Шегардая. Тогда-то левобережников стали величать гнездарями, ибо следующее поколение с колыбелей принадлежало царям. Теперь они хвалили мудрость праотцев. Радовались мирному порядку жизни под сильной, хотя и чуждой рукой.

А вот на Коновой Вен андархи так и не прошли. Давняя победа подарила племени, оставшемуся свободным, назвище дикомытов.

Злые языки утверждали, будто ойдриговичей остановила Светынь, прогнали ранние и жестокие холода. Конечно, на самом деле было иначе. Враг не испугался ни морозов, ни студёных стремнин. Ему показали путь непреклонные воеводы вроде того, о ком пел песню Кербога. И ратники, шедшие в бой не по приказу властителя, возжелавшего славы. На Коновом Вене от века не строили крепостей для защиты от чужеземцев. И строить не собирались. Крепость может снести Беда, исподволь расточить время… а люди пребудут. Люди, которые ладят избы, рожают детей, пляшут, дерутся, мирятся, ссорятся, играют на кугиклах и гуслях…

С того славного времени повёлся на Коновом Вене обык биться стенка на стенку. Ради совокупной гордости дедов, ради совокупного мужества внуков. Стеношные бои творились на больших купилищах, четыре раза в год, во дни, когда Боги особенно чают от смертных участия во вселенских делах.

Боёв ждали, к ним готовились. В каждой деревне мужики от безусых до седых, а бывало что и смелые бабы, ревновали в стенку попасть. Пусть видят Земля в снегу и Небо за тучами: не оскудел Коновой Вен. По-прежнему лютояр, по-прежнему никого не боится и ничего не забыл!..

Достойных стеношного братства выбирали и испытывали более древним уставом — на Кругу.

В Твёрже Круг рядили на одном из спускных прудов, на ровном, просторном заснеженном льду. Зрители устроились по высокому берегу, бойцы собрались внизу. Светел с дедом Игоркой стояли отдельно. Светел отчаянно стискивал гусли, спохватывался, прятал в рукава пальцы, быстро немевшие на морозе. Было страшно до щекотки и трепыхания в животе. Схлестнуться на Кругу с таким же прытким мальчишкой и от него получить — куда ни шло. Там всяк силён и каждый ищет на себя более сильного… А тут!..

Три последние ночи Светелу снилось, будто он вышел на лёд, взял гусли и… заиграл не то. Спутал песню. Хватился, приглушил струны, начал всё заново… и снова ошибся. Вместо наигрыша под драку завёл Скварину колыбельную, да с жестокими Кербогиными словами. Опять заглушил гусли… вспомнил наконец, как нужно было играть, ударил по струнам… а струны-то возьми и порвись…

Зря ли дед Игорка сперва учить его не хотел!..

Этот сон всякий раз сгонял Светела с тёплых полатей, заставлял одеваться, брать чехол с гуслями, уходить в ремесленную. Там он зажигал светец и перебирал струны, пока не возвращалась уверенность, а гусли сами не начинали подсказывать пальцам. Они были ещё дедушкины и знали, конечно, куда как побольше неопытного гусляра. Такое знали, до чего ему, если ума хватит, лишь предстояло дойти…

Светел пытался наигрывать, сколько себя помнил. Тянулся за гораздым братом, вспыхивал и бросал: не получалось. Во всю душу взялся только в минувший год, когда остался старым гуслям вроде первого наследника. Это ж нехорошо, когда прерывается след. Много теперь Светел делал такого, что надлежало бы брату.

Сегодня ему казалось, будто ещё и Сквара смотрел на него, нескладёху, и от этого было вдвое страшней.

Он даже отца не сразу найти взглядом сумел. Лица сливались, в ушах билось, гудело… Жог Пенёк сидел наверху, на коробе с рукавицами. Приметив, как затравленно озирается сын, лыжный делатель помахал ему. Светел вроде приободрился.

Разбивалы, коренные бойцы, среди которых ходил когда-то и Жог, покамест в дело не рвались. Пошучивали, посмеивались, подталкивали один другого плечами. Дойдёт черёд и до них.

Первой, предваряя взрослый задор, на лёд высыпала ребятня. Самые младшенькие, что ещё волос не плели. Им всё равно оказывали уважение, да не меньшее, чем главным бойцам.

Ладонь деда Игорки легла Светелу на плечо. Тот вздрогнул и понял: пришёл кон! Вот прямо сейчас!..

Он совсем перестал что-либо видеть кругом. Выпростал пальцы из рукавов. В руках дедушки подал голос большой бубен, зарокотал, загудел… Светел зажмурился, напрочь забыл всё на свете, ударил по струнам. Почему-то сразу стало легко. С берега дружно отозвались кугиклы, дудки, брунчалки. Кто никакой снасти не принёс, те свистели, мерно хлопали в ладоши.

Светел выкрикивал первые слова, деревня подхватывала громко и весело. Светел начал понимать, отчего люди приписывают гуслям власть превыше даже меча. Если чин боя вдруг сменится бесчинием, гусли смолкнут, и с ними остановится мир.

Подо льдом бежит водица,
А до нас ей не достать.
Будем знатно мы яриться
И весёлого ломать.
Мы народ немножко грозный,
А обычай наш таков:
Не боимся ни мороза,
Ни пудовых кулаков…