— Да не время сейчас для предчувствий.
— Просто я хотела предупредить тебя.
Охранники внизу судорожно метались и палили в воздух. Через вертолетные динамики отец объявил:
— Округ проводит секретные учения. Всем оставаться на местах, отменить тревогу.
Суматоха немного улеглась. Дверца вертолета открылась, и четверо бойцов спрыгнули на землю.
Я метнулся к окну триста семь, отмеченному нашим человеком в охране. Оттуда была видна крошечная камера, где была заключена Суми. Сплошная темень.
— Суми! — закричал я изо всех сил.
Никакого ответа.
Я бросился в камеру. Пусто.
Наш помощник что-то кричал, отчаянно жестикулируя, но за гулом вертолета слов было невозможно разобрать.
— Где Суми?
— Она исчезла.
— Убита?
— Нет, ее просто нет в камере.
— Где же она?
— Не знаю.
— Ты хочешь сказать, что я ради этого сюда добирался, чтобы убедиться, что ее здесь больше нет?!
— Вот. Она оставила это для тебя. — Он протянул мне сложенный клочок бумаги. — Прочитаешь в вертолете. Убирайтесь отсюда быстрее, пока они не заподозрили неладное и не открыли стрельбу из автоматов.
— Но я не могу…
— Ты должен идти сейчас же.
— Пожалуйста, скажите мне хоть что-нибудь о ней.
— Да нечего говорить. Она как-то поспешно уехала.
— Одна минута десять секунд, на одиннадцатой они начнут стрелять из автоматов! — крикнул Гибсон.
Я растерялся. Я не мог смириться с тем, что это судьба. Я упал на колени и стал колотить по земле кулаками. Снова раздался приказ Гибсона:
— Надо уходить, господин Лон. Операция закончена.
— Я не уйду без Суми.
Судя по дождю пуль, застучавшему по крыше, в ход пошло несколько автоматов. Я поцеловал решетку на окне, сквозь которую Суми смотрела каждый день последние несколько лет. Я уже выходил из камеры, когда пуля зацепила мою ногу. Я упал как подкошенный. Кровь залила брюки. Боли не чувствовалось. Наоборот, я был горд, что пролил здесь свою кровь ради нее. Я улыбнулся и встал, опираясь на капитана. Он поволок меня на себе. Я пришел за любовью и уходил с любовью в сердце. Трое бойцов забросили мое тело в вертолет, и машина направилась в желтизну бесконечной пустыни.
Прошло немало времени, прежде чем я смог снова соображать. Я почти не замечал, что отец не переставая ругается, а мама плачет, дедушка же тихо молится. Я разжал кулак с запиской Суми, запачканной моей кровью. С болью я читал слова, написанные той, которую я любил всю свою жизнь и которая ускользнула от меня:
ГЛАВА 67
Если бы мне пришлось изобразить картину собственной смерти, я бы заполнил пустое полотно таким пейзажем: горы Балана в туманной дымке, в синем небе парит одинокий орел, неумирающий дух моей матери, родившей и покинувшей меня. Склоны вершин покрыты многцветьем трав и бутонов, распустившихся цветов. Мягкие лучи восходящего солнца ласкают землю. Воздух наполнен рожками молодых пастухов, выгоняющих стада яков и овец. Проступают тени моих дорогих и любимых людей, которые так часто появлялись в моих снах.
Но в реальности часто происходит совсем не так.
Я брел в одиночестве по склону горы Балан, только собственная тень сопровождала меня. Ко мне навстречу спешил мой батюшка, постаревший доктор, глухой и наполовину ослепший. Дрожащими ладонями, на которых не хватало трех пальцев, он ощупывал пространство перед собой.
— Шенто, мой мальчик Шенто. — Слезы катились по морщинистым щекам старика.
— Я подвел тебя, Папа.
— Это не ты. Это судьба. — Он поцеловал меня в лоб и надел мне на шею талисман.
— Мой талисман, заветный дар Дин Лона, он пропал на том проклятом баркасе. Откуда он взялся? — Моему удивлению не было предела.
— Его сохранил тот человек, что спас тебя от казни.
— Кто этот человек?