Дети радостно гонялись за собаками, а собаки — за белками. Ступеньки нашего крыльца были завалены приношениями: корзинами с яйцами, мешками с орехами, петухами с яркими красными гребешками, лягушками. Со всех сторон раздавалось кряканье переполошенных уток.
— Вставай, лежебока, — раздался голос учителя Куна, который и затеял все это празднество, — трактор уже ждет.
Меня подсадили в кузов грязного трактора, самого мощного транспортного средства в деревне. Усевшись и помахав родным и односельчанам, я заметил вдалеке еще одну праздничную процессию со стороны дома под красной черепицей. Я разглядел улыбающуюся Суми. Она воткнула в волосы большой полевой цветок, символ деревни. Для односельчан она навсегда останется этим цветком.
Со слезами на глазах мы, первая пара студентов нашей деревни, отправились в путь. Трактор чихал, пыхтел, кашлял, выпуская клубы черного дыма и пугая прибрежных птиц. Музыка затихла, ее сменил усиливающийся шум прилива. Я подтолкнул Суми локтем:
— Взгляни в последний раз, больше не увидишь.
— Ошибаешься, Тан. Я выросла у моря. Я никогда не забуду его волны, пляжи, тайны. Где бы я ни была.
Когда трактор повернул и залив Лу Чинь скрылся из вида, Суми обняла своего сынишку и прошептала:
— Прощай, Тихий океан.
Я взял мальчика на руки и предложил:
— А что, если мы дадим этому молодому человеку прозвище с большим смыслом — Тай Пинь, что значит Тихий?
— Тай Пинь. Мне нравится. Так мы и будем его звать, чтобы он всегда помнил о море.
ГЛАВА 27
На четвертую годовщину моего пребывания на острове номер девять сержант Ла вызвал меня к себе в кабинет и сказал:
— Твое обучение здесь закончено. Больше мне нечему тебя учить. Сегодня вечером мы отправляем вас обратно на материк на новую службу.
Я опустился перед ним на колени:
— Я очень признателен вам.
— Быть признательным хорошо, а полезным — еще лучше. Вы отправляетесь рейсом 0700.
Той ночью я улетел в Пекин. Город светился огнями. Когда самолет приземлился, меня захлестнули эмоции. Город Дин Лона стал теперь и моим. Городом моей мести и моего возрождения.
Я спустился по трапу самолета и вдохнул глоток сухого воздуха северного города. Стояла золотая осень. Яркие огни высветили лежащие на взлетно-посадочной полосе красные листья. Я протянул руки вперед и внезапно, как символу, вручил свою новую судьбу листку, аккуратно сорванному с клена, растущего у выхода. Я положил его в середину дневника в сумку. Однажды, когда я снова найду Суми, я отдам листок ей.
— Товарищ Шенто! — Встречавший солдат поприветствовал меня. Я тоже поздоровался с ним. — Пожалуйста, следуйте за мной.
Джип стоял неподалеку. Я взобрался на заднее сиденье. Солдат завязал мне глаза. Поездка проходила, как мне показалось, по бедным кварталам столицы. Я погрузился в звенящий шум тысячей велосипедных звонков, грохота автобусов, выкриков на старомодных диалектах, которые напомнили мне о деревенских базарах.
Мой острый нюх подсказал мне, что море и горы далеко. Машина медленно взобралась на холм, а потом опять спустилась, и мы оказались в тихом месте, где ничего не было слышно, кроме пения птиц. Мне не терпелось снять повязку и оглядеться. Но я был вынужден подождать до тех пор, пока меня не проводили в комнату, где сняли повязку. Мне приветливо улыбался бочкообразный офицер средних лет.
— Добро пожаловать, солдат. Меня зовут генерал By.
— Вы и есть тот мой спаситель, который пощадил меня на корабле? — Чувство глубокой благодарности захлестнуло меня, и я робко опустился перед ним на колени.
Он поднял меня:
— Вставайте, солдат. Мы будем говорить не о вашем прошлом, а о вашем будущем. Ваш путь к спасению и славе зависит от желания преданно служить вашему будущему покровителю.
— Я не разочарую вас, генерал.
— Надеюсь, что нет. Вы прибыли сюда с блестящими рекомендациями от преданного нам сержанта Ла. Есть какие-то соображения по поводу вашего пребывания здесь?
— Нет, генерал.
— Вы здесь, чтобы охранять председателя КНР. Вы готовы к такой ответственности?
У меня по спине побежали мурашки. Я не мог поверить своим ушам. Председатель! Человек, который уничтожил власть клана Лонов. Я отдал честь.
— Да, генерал!
Полковник Пекинского гарнизона специальных войск Паи был монахом-конфуцианцем. Я не знал, как его приветствовать: кланяться ему или отдавать честь. Полковник каждый день вставал в пять утра, а ложился спать ровно в девять. Он молился и медитировал, ел один в своей комнате вегетарианскую пищу, запах которой распространялся из его окон. Полковник называл себя холостяком, а не монахом, ибо слово «монах» было клеймом в коммунистической структуре. Он напоминал мне королевского евнуха из старинных династий.