Братья

Отец Мины возразил, что нет смысла выходить на улицу, чтобы выкурить сигарету, и достал свою. Но Аво объяснил, что любит курить на холоде, — это было правдой.

— Я вернусь еще до того, как Мина управится на кухне, — добавил он, прихватив со стола нектарин.

Кироваканские улицы были обрамлены зубчатыми горами снега. Последние несколько дней Аво не ходил на прогулки, а шел сразу в дом родителей Рубена, чтобы перечитать им открытку. Он так и не смог понять, что хотел сказать Рубен. Брату стоило быть попрямее в высказываниях, хотя, с другой стороны, Аво понимал, что Рубен неспроста задает загадки. От одной мысли, что брат тайно перебрался из Парижа в Бейрут, захватывало дух. Он в розыске, да еще и перебежчик! Сам факт переезда в Бейрут говорил о том, что Рубену помогали профессионалы, и от этого становилось еще интереснее. Но все же Рубен мог бы написать что-нибудь более доступное для понимания. На самом деле жаль, что столь захватывающая история побега была разбавлена какой-то детской нелепостью про старика и полночь.

«Какой смысл спрашивать, мертв ли еще мертвец?» — думал Аво. Ему казалось, что он помнит текст наизусть, и он произнес вслух:

— Как там старик, все еще мертв?

Накануне он занимался тем, что менял порядок слов в этом письме. «Еще мертв»? «Мертв еще»? Какая разница? Мозг Аво переставлял слова и так, и так. Он попробовал сделать паузу: «Мертв… пока». Пауза вроде бы меняла смысл.

«Как статуя», — подумал Аво, и тут до него дошло, где и что нужно искать. И рассказать матери Рубена всю историю.

Он решил пойти на площадь до наступления Нового года.

Там, на заснеженной площади, он проверил часы. В запасе оставалось еще четырнадцать минут. Уже собиралась толпа, рабочие готовили фейерверк. Толпа окружила памятник Кирову — мертвого старика, который может ожить в новом году.

Аво присел на постамент. Он наблюдал, как мальчишки Манукян катаются на санках. Как сестры Барсамян и девочка Мирзоян сапожками затаптывают в снег бумажки с пожеланиями. Еще много кого из детишек видел Аво. Их родители курили на ступеньках исполкома. Это было все, ради чего они жили и выжили — ради одной-единственной ночи, которую проводили вместе, глядя в будущее, а не в прошлое. Аво узнал почти всех. Пока тянулось время до полуночи, к нему подошли несколько человек, поздоровались и предложили выпить-закусить.

Аво и сам удивился, выяснив, что на таком морозе совсем не ощущает холода. Правда, его габариты позволяли ему чувствовать себя комфортнее по сравнению с другими. Кроме того, сердце его сейчас билось чуть быстрее обычного. Аво взял несколько грецких орехов у Мано Наджаряна, с которым работал на заводе, и бросил свой нектарин дочке Мано.

Ему казалось, что он может просидеть на этом месте столько же, сколько старик Киров простоять на своем постаменте.

Когда часы на башне возвестили о наступлении нового года, загремел фейерверк. Зеленоватые ракеты взлетали навстречу падающим снежинкам. Аво не поднимал головы и не видел взрывов. Он повернулся и стал рассматривать статую, которая должна была «ожить» после полуночи. Он не воспринимал слова брата буквально, но ожидал, что что-то должно произойти. Еще раз внимательно оглядел статую — ничего особенного. Ему показалось, что толпа на площади кого-то ждет — посланца? Или сам Рубен сейчас выйдет к нему из-за памятника? Но нет — он видел только радостные лица детишек, на которых отражались зеленые сполохи.

На ресницы налипали снежинки. Он слышал смех и свист в перерывах между хлопками.

Нет, никто так и не вышел к нему.

Фейерверк закончился. Люди разошлись по домам, на площади остались лишь Аво да Киров.

Аво почувствовал, что замерз.

Мысль о Мине, которая ждет его, обиженная, или разозленная, или еще хуже — равнодушная, заставила его горло судорожно сжаться. Он уже хотел было покинуть свой пост, но что-то удерживало его на месте. Что за представление задумал Рубен?

Еще недавно, когда стрелки часов только подходили к полуночи, открытка в кармане казалась Аво спасительной рукой, что тянется, желая помочь ему. Теперь же, когда новый год наступил, она стала ботинком, толкающим его под зад. В глубине души Аво винил брата в смерти Тиграна («отчасти» — поправлял он себя) и теперь подумал, что брат знал об этом. Эта выходка с открыткой — уловка, сделанная для того, чтобы поссорить их с Миной.

Аво охватил приступ злобы на Рубена — за то, что подставил его, и на себя — за то, что повелся.

От спазма в горле стало больно. Нужно было идти домой.

— Спокойной ночи, Киров-джан, — пробормотал он, приподнял кепку и пошел с площади. Но тут же обернулся и повторил слова прощания громче, забавляясь дурацким представлением. Сделал несколько шагов к памятнику, потом отступил.

— Нет-нет, дружище! Не могу я остаться с тобой. Было бы приятно поболтать, но мне через несколько часов выходить на работу. Да и ты уже не так молод, как когда-то! Посмотри на свои волосы — они же белые как снег!