Братья Ашкенази. Роман в трех частях

Потом он переодел брата в свежее белье, в котором маленький, отощавший Макс Ашкенази болтался, как мальчишка в отцовской одежде: рубашка со стоячим воротником и галстуком на нем висела.

— Белье, свежее белье, — бормотал Макс и гладил ткань худыми руками, словно никогда в жизни не надевал на свое тело чистой рубашки.

Гостиничный слуга, с отвращением собравший сброшенные Максом Ашкенази тряпки, стоял, осторожно держа их двумя пальцами, и спрашивал у Якуба Ашкенази, что с ними делать.

— Выбросить, сжечь! — приказал Якуб.

Он помог брату зашнуровать ботинки, завязать галстук, застегнуть пуговицы. Руки не слушались Макса. Они больше дрожали, чем что-то делали. А когда, покончив с туалетом брата, Якуб вытащил из дорожных сумок хорошую еду, печенье, шоколад, колбасу, всевозможные сардины, которые аккуратно упаковали Гертруда и Диночка, Макс затрясся так, что не смог донести эти вкусные вещи до рта.

— Бери, Симха-Меер. Это подарок от Гертруды и Диночки, — успокаивал его Якуб. — Они это тебе послали.

И бледное лицо Макса Ашкенази побелело окончательно. Он опустил от стыда глаза. В первый раз за всю свою жизнь.

Якуб Ашкенази не узнавал своего брата.

Глава двадцатая

Путь домой складывался удачно. Лучше и быть не могло.

За хорошие деньги Якуб добыл места в вагоне. За коньяк, который он подарил кондуктору, тот даже согласился взять ослабевшего Макса в свое купе и угостить его чаем из самовара. Поезд шел с задержками, подолгу стоял на станциях, нередко замирал посреди чистого поля, но все-таки двигался вперед. В Орше, пограничном городе между Советами и все еще стоявшими там немцами, они легко прошли таможенный контроль. Люди в кожанках и с красными звездами на груди внимательно просмотрели бумаги братьев Ашкенази, ощупали их вещи, но ничего предосудительного не нашли. Только с паровозами была незадача. Ближайший паровоз до Минска давали через несколько недель. Проходящие поезда осаждали демобилизованные солдаты. Макс беспокоился. Он боялся оставаться в пограничном городе, полном людей в кожанках. Якуб отправился к комиссару. Рослый комиссар, отвечавший за эвакуацию, никого к себе не пускал и не желал ничего слушать. Слишком часто к нему обращались по поводу вагонов.

— Ничего не выйдет, — говорили Якубу Ашкенази люди. — К нему не пускают.

— А я все-таки попытаюсь, — сказал на это Якуб и пошел к комиссару.

С той же уверенностью и отсутствием стеснения, которые открывали ему все двери, Якуб Ашкенази проник и в канцелярию комиссара. Он шел так свободно, что часовые даже не остановили его. Так же быстро, как он прошел к комиссару, Якуб Ашкенази стал с ним запанибрата и добился от него всего, чего хотел. Вместо нескольких недель ему пришлось ждать только несколько дней, пока его с братом не устроили в армейский вагон. Макс Ашкенази по старому обыкновению теребил кончик своей седой бородки, когда Якуб принес эту добрую весть на постоялый двор, где они жили.

— Для тебя нет ничего слишком сложного, Янкев-Бунем, — похвалил он брата. — Я ничтожество по сравнению с тобой…

Он, Макс Ашкенази, не узнавал своего брата-близнеца. Напрасно он всю жизнь считал его никчемным. Янкев-Бунем — очень толковый человек, просто огонь. Все у него идет как по маслу. И сердце у него золотое. Максу стало тоскливо от того, что он всегда ненавидел брата. Сколько у него братьев? Всего-то один, а он, Макс Ашкенази, был так глуп, что не мог с ним ужиться. Вечно они грызлись, как кошка с собакой, враждовали. Просто безумие какое-то! Теперь он видит, что кровь — не вода. В великой беде, в которую он попал, у него не было никого, ни заступника, ни друга. Только он, его брат, пришел к нему на помощь. Оставил все дела, рискнул жизнью и поехал его спасать. Теперь-то уж он, Макс Ашкенази, будет знать, что такое родная кровь и плоть. Теперь-то он понимает, как надо ценить и любить единственного брата, который есть у него на этом свете. Они будут едины. Они будут вместе работать, жить, помогать друг другу, идти рука об руку во всем; они будут советоваться друг с другом, вместе вести коммерческие дела, не расстанутся ни в радости, ни, не дай Бог, в горе. Он, Макс Ашкенази, воздаст своему брату за все.