Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Константин. Вена, 27 октября 1808 года

Жить в Париже так, говорят, дорого, что смыслу нет. Вот еще пункт, меня беспокоящий, ибо здесь живу я славно тем, что имею, а ехать в Париж [то есть с князем Алексеем

Борисовичем Куракиным, послом в Вене, который перемещен был оттуда в Париж], чтобы всего себя лишать в городе, где общество не представляет никаких ресурсов, не стоит труда. Но со всем тем я решился, а Бог позаботится о прочем.

Жаль, что у вас дом Луниных отнят. Я часто к ним забегаю. Они очень меня трактуют хорошо, и нам дочь поет «Девицу-красавицу». Я в восхищении от этой песни. Ты мне повторяешь, что князь может мне много добра сделать. Он может, но ты знаешь, что по сие время ничего мне не удавалось; но и то правда, что я никогда ничего не просил. Увидим, что при перемещении меня или оставлении здесь для меня сделают.

Разуверь, пожалуйста, батюшку (и непременно), что я, говоря о здешней дороговизне, не имел целью прибавки мне денег. Я чрезвычайно доволен тем, что имею, и более никак не желаю. Я не хочу, чтобы он счел меня нескромным. Я знаю, что и то давая, он себя лишает. Пожалуй, разуверь его непременно.

Манзо твой наделал пакости. Татищев мне тоже говорил, что это тебя удивит; ибо, говорит он, мы всегда полагали его честнейшим человеком в свете. Княгинины деньги и вещи согласился он тотчас отдать в консульскую канцелярию, пишет к ней, что сам сюда будет: видел, что ему ничего более не оставалось делать, как все вручить Серво тотчас и не доводить до суда.

Князь непременно дня через три-четыре сбирается уехать. Тогда поотдохну. Вообрази, что по сие время не знаем, кто сюда будет. Я бы очень желал, чтобы то был граф Толстой, но этому не бывать. Я с ним познакомился немного покороче. Просидел вчерашнего утра часа с два с ним. Молодец и премилый человек. Государь не очень расположен перемещать его в Парижскую миссию из нашей. Ты все это лучше меня узнаешь в Петербурге. Я же не говорил еще князю о том положительно, чтобы дела не испортить. Наперед посмотреть нужно в Петербурге, решит ли государь согласиться на его требование, в чем сомневаюсь, тем более, что Парижская миссия и так велика, и государь ею доволен. Впрочем, не будет ли сюда послом Татищев? Здесь сильно об этом говорят. Он же совсем собрался ехать и опять остался.

Весь город наполнен вестью о перемещении князя Александра Борисовича в Париж; полагают это верным, потому что Толстой назначен уже к армии князя Прозоровского, а за князя, говорят, государь император заплатил 200 000 рублей долгу. Буде то и другое правда, кажется, сомневаться нельзя, что последует перемещение князево.

Батюшка ждет с великим нетерпением писем от тебя, дабы знать правду, а паче всего, какая будет твоя и, следовательно, моя участь. Все у него спрашивают: поедешь ли ты в Париж? Первое твое письмо все разрешит. Сегодня приходит иностранная почта, но я отозван на целый день обедать к Пелли, одному англичанину, батюшкиному приятелю, а ужинать – к Хованским.

Петербург и Москва в великом огорчении по случаю смерти генерал-адъютанта князя Михаила Долгорукова, убитого под Индельсами шведским ядром. За несколько дней перед смертью был он за отличие пожалован генерал-лейтенантом. Боятся, что отец и мать, которые по сие время не могут успокоиться от смерти первого сына, не перенесут сего удара в престарелых своих летах. В день получения сего известия в Петербурге, по воле его императорского величества, был отменен театр. Я покойника знал очень коротко и был с ним дружен; в Неаполе были мы всякий день вместе, а потом переписывались. Если бы он был жив, то стал бы героем России[51]. Потеря эта всеми оплакиваема. С тех пор, что ваш Гагарин [князь Павел Павлович?] в Вене сделал штучку эту с Цызыревым, все Гагарины перебесились. Вообрази (пишут из Петербурга), что мой князь Павел, генерал-адъютант, женится на какой-то модистке, а другой Гагарин, что имел Балабину за собою, женится на актрисе Семеновой, – это Жорж русской сцены. Не желал бы я, чтобы тем же недугом заразился и Гриша.

Константин. Вена, 4 ноября 1808 года

Не первый уже раз батюшка уничтожает свои обеды по положенным дням, ибо всегда наедет народ, ему неприятный. На эти обеды надобно бы ему назначить, кого он раз навсегда иметь хочет, и никого не дожидаться, а не то, пожалуй, тотчас трактир из его дома сделают. Посол уехал второго сего месяца. Анстет остался поверенным в делах. Я, наконец, могу поотдохнуть. Я в этом весьма нуждался.