Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Насчет твоей посылки в Молдавию я тебе скажу, что, сколь ни огорчительно будет для меня не пожить с тобою, сколько бы того желал, я тебя не удерживаю принять предлагаемое место. Каменский благородный человек; Милашевич, глава молдавского Сената, был друг батюшкин; это недалеко от Москвы, по словам канцлера, война скоро прекратится. Все это хорошо, но ужели не легче тебе будет управиться с турками, нежели мне с Колтовскою? Обоим дадим подзатыльника. Уговор лучше денег, смотри заезжай к нам сюда, на сколь бы ни было короткое время; а я уверен наконец, что имя Булгакова принесет счастие турецким делам.

Константин. Петербург, 25 апреля 1810 года

Я намерен в пятницу поутру оставить несносный для меня Петербург и скоро после того быть в объятиях ваших. Вели приготовить две кровати, для меня и моего товарища. Сегодня был в канцелярии и взял записку к государственному казначею для получения дорожных денег; послезавтра поутру возьму от графа письмо к Каменскому и с благодетелем своим, с вторым отцом прощусь, а там уже меня ничто здесь не будет держать, и ежели не в четверг, то в пятницу верно выеду.

Вчера получил я от Оленина наши бумаги без всякого другого ответа. Я их отдал на сбережение Ивану Алексеевичу до дня моего отъезда, а он мне показывал письмо графа Завадовского к графу Гудовичу. Иван Алексеевич говорил, что он не мог бы более интересоваться о своих делах, и мы ожидаем великую от этого письма пользу. Я его с собою привезу. Я ужинал вчера у Оленина с Реманом, который скучает по Москве. После обеда заезжал я к Екатерине Даниловне, а обедал у Гриши Гагарина. Этот добрый, милый малый ежедневно дает мне доказательства искренней дружбы.

У бедного Уварова украли два перстня бриллиантовые в 2500 рублей, что его чрезвычайно расстраивает.

Константин. Петербург, 28 апреля 1810 года

А Нева еще не прошла!

А я еще здесь!

Я бы еще вчера или сегодня отсюда выехал, милый и любезный брат, но по сие время не могу добиться моих дорожных денег. Канцлер сообщил министру финансов 22-го числа, чтобы мне выдать на проезд 300 рублей; с тех пор я все за ними бегаю и получить не могу, ибо надобен подписной указ государя, а Гурьев сегодня только с докладом ездил.

Ты забыл, что я получаю 1000 франков с курсом, то есть по 50 штиверов, а рубль теперь не более двенадцати штиверов, следовательно, и мало класть, так мне 4000 франков, да 20 франков на месяц столовых, составят с лишком 2000. Куда мне их девать, ежели не разделить с тобою? Да захочу ли я их на что иное употребить?

Константин. Знаменское[62], май 1810 года

До сих пор путешествуем[63] мы не очень скоро, мой милый, любезнейший брат, и я только теперь начинаю дышать свободно. Надобен мне был такой прием, какой оказал нам добрый Жанно, чтобы прогнать от меня непонятную или, скорее, очень понятную грусть, в которой пребывал я весь день. Мы с тобою часто расставались, но никогда мне не было так больно, – да и не может быть иначе: никогда не оставлял я тебя в таких обстоятельствах. Дай Боже, чтобы ты скоро из них был выведен. Я тебя заклинаю стараться все кончить, несмотря на пожертвования, кои я все на себя беру, как, кажется, тебе сказано.

Поговорим о нашем путешествии. Приехав на Драгомиловский мост, мы нашли его разведенным: первое препятствие. Пришлось долго переговариваться с унтер-офицером, который хотел вначале пропустить 200 лодок, а нам предлагал подождать до завтрашнего вечера. Имя Волкова [московский комендант, друг Булгаковых] нас спасло, и мы с этим покончили, прождав только час, сколько надобно было обязательно для наведения моста. Отъехав оттуда, мы прибыли к первым воротам только к шести часам. Покамест я спал, одна лошадь проезжавшего мимо обоза своею тяжелою телегою поломала несколько спиц в одном из колес моей брички: вторая беда, задержавшая меня на два часа. Затем переправа через речку в Подольске.

Целая куча карет и телег стояли в ожидании, мне пришлось пошуметь, поссориться с одним московским барином, что было забавно, угрожать доброму офицеру, и однако же я потерял целый час. Так что мы прибыли в Знаменское только к девяти часам вечера. Жанно был на дворе; он услышал колокольчик и не поверил, что это мы. Он был очень рад видеть нас, и нас принимали как самых любимых родных.

Константин. Нежин, 28 мая 1810 года

Мы только что плотно поели, а уже и лошади готовы. Ежели же отсюда не писать, то бог знает откуда удастся: ибо до Киева нет городов, а может быть, Киев ночью проедем. Дороги так дурны, что вообразить себе нельзя. Третью уже ночь как нас валяют, милый и любезный брат. В первую ночь Клим удержал лошадей, во вторую лежали мы во рву, а в эту ночь совсем нас опрокинули. Мазарович[64] повалился на меня и лежа вздумал толковать, отчего нас опрокинули. Кое-как вылезли без всякого вреда для нас и для коляски. Бричка также очень хорошо себя ведет; по сию пору ничего не изломано. Дай Бог не сглазить.