Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Посолыие[16] пишет граф: «Милый Булгаков уехал; это меня сильно огорчает, ибо я к нему привязался, он старается», – и проч. Это должно тебе быть приятно: ты знаешь, что посол не очень щедр на комплименты подчиненным своим. Посолына уверяет, что Гриша[17] более не воротится в Вену, а Рибопьер даже вымаран из миссии вашей. Она очень грустна.

Здесь маленькая распря. Французский посол требовал, чтоб Дамаса выслали из здешнего королевства и отняли команду над армиею; не знают, как и чем сия претензия кончится. Я не делаю секрета из сего, ибо весь город о том говорит.

Линевская приехала, но я ее еще не видал. Демидова, говорят, уж в Риме и скоро будет сюда. Сегодня последний день карнавала, и я этому рад: балы у меня по горло уже. Мы с княгинею оба просим отдыха; кстати, Великий пост подходит, а я думаю говеть с Долгоруковыми, благо имеем нашего попа на корабле «Прасковея». Можно ли быть столь странною, как Головкина: поехала в Рим только за тем, чтобы провести там последние три дня карнавала, а там опять воротится. Может быть, это подложная причина, а есть другая, настоящая, которую мы не можем найти.

Александр. Неаполь, 21 февраля 1805 года

Твоя Демидова[18] отменно мне нравится: любезна, весела и, что более всего мне приятно, очень к тебе привязана. Она, Балковы[19] и Николушка живут вместе; я отменно часто у них бываю. Все здешние достопамятности очень мне известны и даже прискучили, но для них охотно все еще раз просмотрю и с ними всюду поеду в звании цицерона-чичероне. Демидова с приезда лежала больна в постели лихорадкою, теперь выздоровела и выезжает. Мы сбирались было говеть, но теперь надобно отложить попечение, ибо бедный священник нашего корабля умер на этих днях.

Александр. Неаполь, 12 марта 1805 года

Трудно мне отвыкать от старой привычки иметь всякую неделю по два письма от тебя, но как быть? Утешаюсь мыслию, что желания твои совершились и ты в России, милый и любезный брат.

Не поверишь, как я теперь приятно разделяю время между моей княгиней с Демидовою. Сия очень мне нравится, нрава открытого и предоброго сердца; я не удивляюсь нимало, что ты ее любил, и не хулю этого: заслуживает того, время с нею не видишь как проходит; вчера пришел я к ней в 10 часов вечера и до трех часов пополуночи заболтался.

Мы были все на превеселом обеде у Кауница третьего дня, а завтра вся наша шайка, и дамы также, едем в Баю и Фузаро есть устриц, в чем я вовсе не силен, ибо терпеть их не могу. Дамас на днях едет и ждет только благополучного ветра; ему дана большая лента Св. Фердинанда, и он теперь щеголяет со звездою. Посолына очень грустна: говорят, что чрез шесть недель ворочается в Вену. Я рад, что подоспела сестра Линевская в столь нужную минуту.

Александр. Неаполь, 14 марта 1805 года

Слава Богу, ты благополучно доехал до Питера; радуюсь всем оказанным тебе ласкам и посла люблю без ума. Мы видим теперь, что он не таков, каковым большая часть его полагает. Я прочел посольше, что ты пишешь о муже, и она была тронута до слез. «Вот, – сказала она, – что выигрывают, будучи таким славным мальчиком, как ваш брат». Я тебе признаюсь, что не ожидал бы таковых доказательств привязанности посла к тебе. Не оставляй ни под каким видом его миссии: кажется, нам не должно теперь сомневаться, что тебе дадут жалованье.

Благодарю за все, что пишешь о маменьке; я бы ей послал денег с отъехавшим вчера в Петербург курьером, но, по несчастью, батюшкин вексель ко мне в 500 червонцев принужден был отослать Гумпту, ибо он адресован тебе, и платеж должен сделаться тебе, в Вене, гульденами; просил Гумпта все это устроить, несмотря на твое отсутствие. Я к маменьке пишу довольно часто, но что делать с почтою, и я об ней был в беспокойствии, а в четверг получил вдруг три письма, из коих одно 17 января, каково? Татищев едет; по твоему письму везет еще двух; не знаю, что со мною будет, но надеюсь не быть ему бесполезным. Демидова говорит, что он был в нее влюблен. Она его встретит и скажет ему, что любит меня очень и что знаться с ним не будет, ежели я не буду его фаворит. Комиссии к знакомым в Петербурге не могу тебе давать: тебя теперь там нет, я думаю.

Ты говоришь, что многое говорят у вас, а не пишешь, что именно. Кто об нас представлял, коллегия ли, князь Чарторыжский или наши министры? Лучше бы, вместо чина, хорошее жалованье.