Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

«Татищев очень способный, такой человек не сможет пребывать в праздности». Согласен; но, видно, возле этих «больших способностей» есть и большие неудобства, ибо он, кроме обыкновенных и, можно сказать, маленьких миссий, никаких других не занимал, а были важные вакансии: Царьград, для России столько интересный, Вена, Берлин. Да сам Татищев хотел меняться с Паленом, когда тот был в Мюнхене. Испания для России, конечно, не важная миссия; какие у нас с нею дела? Протекция Татищева чиновникам – небольшой пользы, тем более, что, по несчастью, он всегда любил иметь при себе бог знает каких людей. Конечно, тебя знают, и, следовательно, ты бы сам себе был полезен, а не он тебе. Боголюбова причислили к герольдии без просьбы, что доказывает, что очень нехорошее имеют понятие. Татищев приезжает сюда, у него останавливается, и всех это удивляет. Едет в Москву, берет его с собою, – опять удивляются.

Эк я намарал тебе рассуждений, а начал с того, что надобно подумать. Это все так сорвалось. Ведь дело идет о тебе; может ли что-нибудь для меня быть на свете важнее? Место министра через три года можешь ты получить, не делая всех пожертвований, сопряженных с предложением Татищева. Со всеобщим добрым о тебе мнением это будет нетрудно, а с устроенными делами и приятно, ибо одним жалованьем, как оно ни значительно, по существующей везде в чужих краях дороговизне жить нельзя: надобно прибавлять своего.

Если удастся, поговорю сегодня с Каподистрией и передам тебе его ответ.

Александр. Москва, 6 марта 1820 года

Славный задал обед Чертков новому градоначальнику. Жаль только, что досталось мне сидеть возле Петра Михайловича Лунина: кричит, говорит, толкает, есть не дает, все хулит, едва дышит, а обжирается, хотя продолжает истекать кровью; когда-нибудь да сидя за столом умрет, походит на тень. Я Ивану Васильевичу [то есть Черткову] сказал, что тебе нельзя было забыть Набокова; он тут же был, и хозяин меня с ним познакомил; кажется, тихий, дикий и хороший человек. После обеда Иван Иванович Дмитриев, взяв меня за руку, также подвел к Набокову, рекомендуя очень его. Я изъявил сожаление, что ты уже не в Москве, но что, при случае, ты, конечно, его не забудешь. Набоков очень доволен тобою и рассказывал Ивану Ивановичу, что, в короткое твое управление почтамтом здешним, ты ему дал 500 квартирных и 25 сажен дров, что Ключаревым дана ему была одна сажень, которую он, стыдясь принять, ему возвратил.

Ах, кстати! Вчера был у меня, или третьего дня, Павел Иванович Иванов, останкинский учитель, просил поместить его в канцелярию князя Дмитрия Владимировича. После обеда князь, пивши кофе, подошел ко мне, взял за руку и так ласково сказал: «Ну, что скажете, господин Булгаков?» – что я обрадовался и начал просить о Павле Ивановиче, сказав, что он бедный, но честный и способный человек. Князь спросил, есть ли вакансия. Я отвечал, что есть две. «В таком случае, – ответил князь, – я с удовольствием возьму его к себе, ему будет у меня хорошо, ибо жалованье служащих значительно увеличено; скажите вашему протеже представиться у Шафонского для устройства ко мне».

Сегодня придет Павел Иванович за ответом, и я очень рад, что могу ему дать этот скорый и благоприятный ответ. Тесть мой, который слышал этот разговор, начал меня некстати расхваливать князю, уверяя его, что я бы не вышел отсюда, ежели бы знал, что он будет начальником, тогда как я князю сам объявил, что мне оставаться нельзя было, даже зная, что он будет назначен сюда. Чертков, слыша страшные похвалы, подошел спросить князя: «Кого это вы хвалите?» – «Зятя моего Булгакова». Тогда Иван Васильевич, оборотясь, сказал Голицыну: «Я вас уверяю, что за этих двух братьев весь город постоит; все вам скажут одно и то же». Ну, право, пристыдил, тем более, что вместо нас двух было тут, наконец, все собрание.

Наша переписка, как говорится, кипит. Экое блаженство! Знать подробно все, что с нами происходит! А ты знаешь даже, что со мною было ежедневно в чужих краях; бывало, Волков и Шредер не постигали моего терпения и исправности все записывать; но им Бог не дал брата (во всем пространстве слова), с которым бы все хотелось делить, особенно время, упражнения, досуги, ощущения и проч.

Воля твоя, Каталани чудесная певица, но она меня не пленила, а намедни Боргондио, взяв только три ноты, доставила мне великое удовольствие; струны ее идут к сердцу, и что простее она поет, то лучше это. Завтра будут у нас прения, дать ли ей и давать ли впредь залу нашу отличнейшим талантливым первого разбора; а то, пожалуй, станут требовать и театральные скрипачи.

С Мясным делают славные фарсы у князя Бориса (скажи это Меншикову): нарядили хорошенького мальчика в женское платье и влюбили в него или в нее Мясного, так что он четыре дня не давал отбою милой даме, целовал руки, играл ногою под столом, делал ей партию. Мистификация оказалась такой полной, что многие считают, что он это нарочно делает, чтобы забавлять дам.

Суббота