Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Благодарю Ванишу и тебя за кресла, но буду ли часто ими пользоваться? Захочется быть все с тобою, да и спектакль, я думаю, незавидный у вас; но все, верно, лучше нашего, московского, где тот же актер и скачет, и смеется, и поет, и пляшет. Наш жестокий Майков говорит больным: хоть умри, да играй! Бедный Кондаков так и сделал: играл больной в «Семирамиде», да и умер на сцене. А Майков сказал: «Ну так что ж? Я дам вдове бенефис».

Перечитывая первую часть «Записок» Метаксы, которую переписал было набело для печатания, делал я много перемен и множество дополнений: описал подробнее Босфор и Царьград. Мне хочется выбрать у тебя хорошенький вид Царьград а и гравировать, а во второй части будет вид Неаполя; иной охотнее купит книгу ради картинок, но она сама по себе будет очень занимательна. Я помню, что в статье «Али-паша» я говорю, что нельзя ручаться, чтобы этот придирчивый и честолюбивый человек, воспаля воображение свое славою и победами Александра Македонского, не захотел соединить остатки древних греческих царств, отняв оные у Порты, и проч. Теперь читаю в газетах, что Али-паша восстал явно против Порты и хочет принять крещение, дабы склонить на свою сторону греков. Того и гляжу, что Бетера поскачет к нему, чтобы быть его министром иностранных дел или фельдмаршалом.

Константин. С.-Петербург, 9 июня 1820 года

Государь видел почтальонов и изволил утвердить новую форму, только на кивер велел другого орла поставить, а не гвардейского. Также и наши мундиры утверждены. В будущий вторник, надеюсь, дело совсем кончится, и я начну одевать всех своих почтальонов. Князь хочет, чтоб во всей России почтальоны и инвалиды одеты были наподобие петербургских. Вчера подал я ему записку о преобразовании здешнего почтамта, иначе порядка никакого не будет. Князь на все согласился, и на этих днях я получу разрешение. Это многим здесь не полюбится. Да как быть! Мне уже надоело мучить себя без всякого успеха. Теперь тот же экспедитор делает в то же время три разные вещи; эдаких экспедиторов трое, не лучше ли каждому делать одну только вещь? Кажется, и здравый рассудок того требует. Такого рода я предполагаю несколько перемен. Иным экспедиторам они будут неприятны, но полезны для службы, на них же нечего смотреть.

Вчера получил я письмо от Милашевичевой, которая уведомляет меня о смерти Василия Ивановича и просит, чтобы я похлопотал о пенсии, которой пользовался покойник. Я нахожу, что ей просить о сем неприлично, имея только одну дочь и довольно имения. Жаль мне Милашевича; понемногу все старики, сверстники и знакомые батюшкины, отправляются отсюда.

Пишут из Москвы, что Киселев и Высоцкая также умерли. Первый оставил дочерей, которым еще весьма был нужен, а после Марьи Ивановны Свирлово совсем упадет. Не знаю, кому оно достанется, но если и останется за Николаем Петровичем, то все не то будет. Он более любит польские свои деревни и, верно, туда переселится; опять эдакий дом! Без жены трудно может быть веселым, как был прежде, разве старик на другой женится, что также быть может. Я, право, думал, что Высоцкая, с ее образом жизни и беспрестанным моционом, долго проживет. Говорят, ее закормили хиною. Она меня очень любила. Жаль ее. Куда денутся теперь все ее собачки?

Константин. С.-Петербург, 11 июня 1820 года

Разумовские уехали третьего дня. В тот же день вечером собрались мы к Нессельроде слушать Каталани, но не тут-то было: она больна, не могла приехать, и вместо пения провели вечер в болтании. Были Татищевы, Нарышкин, Гурьевы, всего человек с двадцать. В час приехали мы домой, и все шло хорошо до другого утра. Но тут начала у жены пухнуть щека, и к вечеру сделалась настоящая Опухшая Принцесса. Вчера заказал я коллежскую шлюпку, чтобы, пообедав поранее, ехать погулять по островам, рыбу поудить и подышать чистым воздухом. В три часа обедали родственник Сорокунского, страшный рыболов, Чумага и Филистри, а там пустились гулять, оставив жену дома.

Каподистрии царскосельское житье весьма понравилось, он намерен всякую неделю туда ездить дня на четыре; и подлинно, сделает хорошо: тамошний воздух ему полезен, лицо у него было вчера прекрасное.

В будущем месяце Александр Львович [Нарышкин, известный богач, Марья Алексеевна – его жена] отправляется на несколько лет в чужие края. Для Петербурга это истинная потеря. В городе говорят, что лентою Св. Екатерины можно бы остановить это путешествие и что причиною иного все-таки лента Св. Екатерины, которую хочется Марье Алексеевне, а не дают. Если правда, то удивляюсь снисходительности Александра Львовича, – тащиться по Европе и разоряться, чтобы помогать прихотям его жены. Как бы то ни было, но здесь все жалеют о его отъезде, хотя уже его дом не то, что был, редко открывается.

У Нессельроде видел я также Северина-Потоцкого, который чрезвычайно состарился. Марков также был – с зеленым своим зонтиком. Глаза болят, а в час сел играть новую пулю в вист, хотя ему это и вредно. И он стал очень стар.