Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Мы все были у посольши. Вижу, что графиня Кауниц на меня смотрит пристально, спрашиваю у нее причину; она мне говорит: «Зачем вы толкаете мой стул?» Я не успел рта раскрыть, чтобы ей отвечать, как случается новый толчок; тогда я вскакиваю с криком: «Это землетрясение!» Один маркиз здешний, с нами сидевший, хотел удерживать, что въехала карета на двор; но не было никакого сомнения, когда в люстре, которую качало, как колыбель, начали звенеть хрустали, и все колокольчики сами собою зазвонили. Тут и маркиз закричал: «Боже! Это ужасное землетрясение!» – «Ах, боже мой, – сказала посольша. – Что же делать?» Мне первая мысль, которая тотчас пришла в голову, было лиссабонское землетрясение, от которого срезало все дома. Ожидая, что и наш провалится, бросил я очень непохвально дам и кинулся на улицу, куда также сбежали с 3-го этажа Гагарин, Беттера и весь трактир. «Погибнуть вместе – одна из сладчайших кончин», – говорит Флориан, но, видно, ему не случалось быть при землетрясении. Меня кинуло в пот, и сделалась тошнота, которая продолжалась дня два, а в нервах имел столь неприятное чувствование, что не могу тебе изобразить.

Увидев после посольшу, думал, что будет меня бранить за то, что их бросил и убежал; но так как немки сентиментальны, она меня похвалила, что я в сию минуту вспомнил мою княгиню и тотчас к ней побежал, и поскольку сделал я это, о том не раздумывая, то вышла мне заслуга в том, что было, разумеется, достойно осуждения. Но признаюсь, что такой испуг на меня тогда нашел, что кинулся бы, верно, и с балкона, ежели бы нашел дверь запертою. На лестнице нашел женщину в обмороке, все ее оставили. Татищев один ей помог, принес уксус и проч. Это тем прекраснее, что это была француженка, а он русский министр. Козловский тотчас бы написал стихи. Демидов бросил костыли, забыв подагру, и пустился бежать.

Непонятным счастием здесь убило человек с 12, не более, два или три дома провалились, но повреждены почти все без изъятия, и нет сомнения, что, ежели бы продолжалось еще секунд 6, Неаполь бы исчез; но, слава Создателю, все миновало, мы все живы, и никому из наших ничего не случилось. Гагарин весьма счастливо избежал, ибо в доме Скителли, который рядом с ним и отделен от его комнаты одной только стеною, все провалилось. В доме Серра-Ка-приоли крыша провалилась, и 3-й этаж очень поврежден, также и Скавронской дом пострадал; в комнате посольши большая также нашлась трещина. С этого рокового дня все площади города и Вилла Реале наполнены каретами, в которых устроили постели, чтобы там спать всю ночь, дома совершенно пусты; бездельники сим, конечно бы, воспользовались, ежели бы не поставили под ружье весь гарнизон, они собрались перед собором с криками: «Кровь св. Януария, покажись!» – прося у него чуда. Весь город наполнен процессиями, молитвами, кругом ужасный шум и гам. Все это продолжится еще несколько дней, пока народ совершенно не успокоится; все театры закрыты.

Ну, брат, какое мне с министром житье, как мы ладим! Нельзя лучше. Он ни пылинки от меня не скрывает, отменно откровенно обходится со мною, и не могу тебе описать, как милостив; что бы ни хотел делать, всегда мне наперед намекает; дела ли, гулянье, пустяки, – все «пошлите-ка Булгакова!» Вчера пришел я к нему в семь часов вечера, попил чаю, потом сели на балкон, начали говорить, заболтались до одиннадцати часов нечувствительно, а он было дома остался, чтоб многое написать, и принужден был работать всю ночь.

Полетика того не показывает, но не верю, чтоб внутренне был доволен оказываемыми мне Дмитрием Павловичем ласками; впрочем, его уважает министр, а он мне, сколь мог приметить, кажется человеком, с которым легко ужиться. Межаков все гуляет, разве когда Карпов его поймает и заставит переписывать. Сей последний здесь, я думаю, останется, и Дмитрий Павлович занимает его разными препоручениями, касающимися до здешних. Он мне пространно говорил о выгоде здесь остаться, прибавив: «Вы не раскаетесь». И я не сомневаюсь, что с ним очень легко я выйду. Ему у двора очень хорошо, и он очень запанибрата с Чарторыжским. Сей в собственноручном письме к Л., который меня ему рекомендовал, говорит: «Все, что вы мне говорите о молодом Булгакове, дает ему право на доверенность императора, я поговорю о сем с его императорским величеством». Это очень меня порадовало: все сии по клочкам приходящие хорошие рекомендации, когда еще прибавится и Татищева, сделают мне добро, по крайней мере заставят заметить и не отказывать первому обо мне представлению.

Все эти дни не выходил я со двора, как только, чтобы идти к Дмитрию Павловичу, как ради дела, так и по причине опасности на улицах: народ суеверный, ни за что ни про что в ухо свистнет. Одну женщину башмачник колодкою замертво положил, говоря, что, ходя с открытою грудью (что проповедниками запрещено), женщины раздражали Бога и навлекли землетрясение. Они этак могут подумать, что и соломенная моя шляпа, обшитая черною тафтою, может также навлечь вторичное землетрясение. Слуга покорный с такими чудаками!