Братья Булгаковы. Том 1. Письма 1802–1820 гг.

Ханыков ушел в Балтийский Порт, где он, вероятно, будет то же делать, что Сенявин в Лиссабоне, ибо его тесно блокирует шведский флот, из тринадцати кораблей состоящий. Сказывают, что Ханыков нарушил все пункты своих инструкций. Вместо того чтобы атаковать шведов, которые в какую-то минуту оказались слабее, он забавлялся наблюдениями за ними, дал им время запросить помощи у англичан; вместо того чтобы избежать сражения с последними, как то было ему предписано, он в него ввязался. Чичагов поскакал в Балтийский Порт. Но как помочь этому? Вот что рассказал мне граф Григорий Чернышев, который только что приехал с женой из Петербурга и живет у Бутурлиной.

По четвергам, а особливо по воскресеньям, наезжают к нам приятели обедать. Сегодня накопилось человек десяток: Биянки, Бечи, Амплей Васильевич, шведы, Малиновский, Николай Богданович, Приклонский, Федоров, Оливиери, поп, Фавст и проч. Батюшка отозван на несчастие: он рекомендует мне всем оказать почет и передает мне список вин, кои будем пить, который я при сем прилагаю.

Александр. Москва, 28 сентября 1808 года

Вчера, в воскресенье, обедать наехало так много, что батюшка был жизни не рад: всякий шематон думает быть вправе на сии обеды приглашать как на свои. Чижик[49] устраивает себе партии, и ежели чуть только игроки знакомы батюшке, зовет их обедать: поить всех сих господ хорошими нашими винами невмочь. Чижик затеял банк, все перессорились. Батюшка положил, что не будет более у него обедов по воскресеньям, а будет звать сам по выбору, в какой день вздумается. Он думал иметь только Чернышева вчера и обыкновенных, то есть Биянки, ксендза, Оливиери и родных, – вместо того наехало человек с 20, сели за стол в три часа с половиною, а он привык обедать в два. Зачем ему в своем же доме женироваться? И для кого? Для… которые недостойны в передней его быть. Карнеев – мальчишка, не имеет ни кола ни двора, живет одной игрою; Чижик его протежирует. Я ему никогда чести не оказываю с ним говорить.

После обеда батюшка отвел Чернышева в свой кабинет, чтобы показать ему коллекцию визитных билетов венских, кои ты ему высылал постепенно и кои он вклеил в книгу; билеты с транспарантами, маленькие карикатуры и проч., словом, все там. Предупреждаю тебя, что он сказал Чернышеву: «Вот скоро будет новый год, Константин пришлет мне, я думаю, новых». Его эти безделицы чрезвычайно утешают; постарайся достать хорошеньких, то есть смешных; да вот я подъеду, тебе помогу в выборе. Да полно, что выбирать! Пришли все, что найдешь. С нами был также Малиновский[50], которому он дал на время какой-то присланный тобою же Иллирический лексикон; и в сем роде, ежели попадется тебе что-нибудь хорошего исторического, присылай.

Князь Александр Николаевич Голицын промотавшийся поехал в чужие края. За несколько почт от Москвы должники его поймали и воротили. У него великолепная верховая лошадь; он ее оставил в уплату троим разным лицам: конюху, который ее вырастил, одному бухарцу и своему портному. Таким-то манером, по-видимому, уплатил он и все другие свои долги.

Это письмо кажется мне подлинной мозаикою; лишь бы целое было тебе приятно – вот все, что нужно. Тетушка поручила мне давеча передать князю Лопухину письмо, которым просит она его (ввиду старой дружбы его с Василием Андреевичем) дать аудиенцию Анне Петровне. Лопухин ей отвечал очень вежливо, назначив для Анны Петровны час; на адресе значилось: «Ее превосходительству м. г. Мавре Ивановне» и проч. Мы чуть ее не уверили, что поскольку это министр юстиции к ней пишет, то адрес этот может ей служить вместо патента на чин. Только то ее амбарасировало [стесняло], что муж давно умер, а женских лиц в чины не жалуют. Анна Петровна ездила в Петербург, чтобы кончить дело свое против Натальи Алексеевны: прожила там три года, не могла поговорить даже с Лопухиным, сколь это ни искала. Здесь назначивает он ей час на переговор. Что же бы ты думал? Перед тем, как ехать ей к Лопухину, приходит к батюшке да говорит: «Да об чем мне, дядюшка, Лопухина просить?» А ты думаешь, что она дело свое насквозь знает, как кажется. Неудивительно, что ничего она не сделала за три года в Петербурге.

Константин. Вена, 7 октября 1808 года

Батюшка был совершенно прав, заставив тебя пробыть с ним еще 18 дней. Что бы ты делал в Петербурге? Ведь и я тебе то же советовал.

Чарторыжский проехал тут, пробыл не более двух дней. Он постарел. Он поехал к отцу своему в Италию, а после возвратится в Россию, поскольку у него только шесть месяцев.

«Чем тебя я огорчила» – это моя любимая песенка. На корабле еще мы пели, и здесь ее все поют, а Лунина [позднее графиня Риччи, умершая в глубокой старости в селе Раменском под Москвою у приютившего ее князя Александра Федоровича Голицына-Прозоровского] как ангел – то есть поет ее. Между прочим она мне сказала, что ты никогда ее не слышал.