Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Государь подозвал Илью, который знал о том не более, и тогда император сказал старушке: «Будь покойна, твой Иван здоров, деньги твои получил; вот ты послала ему только 10 рублей, а он прислал тебе 500 рублей». Старуха захохотала: «500 рублей! Да его продать самого, так никто не даст 500 рублей». – «А я тебе говорю, что он послал тебе 500 рублей. Видишь ты этого генерала (указывая на Дибича), поди и спроси у него 500 рублей, что тебе послал Иван-истопник». Тут новая началась комедия с Дибичем, который счел старуху сумасшедшею и от себя стал отгонять, покуда государь не велел ему исполнить препоручение Ивана Петрова и отдать старухе 500 рублей. Государь очень смеялся и очень был весел. Он щедро сыплет деньги и подарки на пути. К Розенштрауху прислано 30 тысяч для покупки разных мелочных подарков, как то: перстни, фермуары, табакерки, цены не выше 800 рублей и не менее 150. Ежели б сей факт дошел до Франции, тут же состряпали бы водевиль, да и сюжет к тому весьма располагает.

В Волоколамске только дворяне не отличились, ибо до приезда государева так все перепились с радости, что когда государь, который очень был тут весел, потребовал, чтобы их представили ему, то едва могли набрать трех порядочных. Тут дама одна (да ты ее, я чаю, и знаешь) – Гревша, слободская соседка, – пала к ногам государя и так долго его держала, смешавшись, что когда государь спросил у нее с нетерпением: «Да что вам угодно, сударыня?», – то она не знала, что говорить, кроме что бедна и имеет 12 человек детей, так брат ее прибавил: «Ваше величество, она за милость сочтет, ежели хоть одного ее сына возьмут в корпус», – на что государь с обыкновенною своей ангельскою милостью отвечал: «Четырех старших ваших детей беру я на свое иждивение в корпус; будьте покойны, я ваше место запомню в Петербурге». Можно себе представить восхищение этой бедной матери. Историографу государя надобно бы следовать всюду за ним и собирать все сии ангельские черты доброты и великодушия. Потомству не довольно знать, что он спасал Европу в массе; надобно знать и подробности, коими соделывал счастье лиц незначащих и всеми забытых.

Александр. Москва, 9 сентября 1824 года

Риччи получил письмо из Флоренции. Дочь старшая графа Бутурлина Мими, толстая, идет замуж за итальянца, кажется, господина Дини. Она сделалась католичкою и не будет уже никогда в Россию. Ей дают деньгами цену 1000 крестьян, коих родители ей предназначали. Видно, какой-нибудь поляк, как наш Риччи, а то бы не прельстился на Бутурлину.

Александр. Москва, 11 сентября 1824 года

Негодный Тургенев не прислал сказать, что приехал; я узнал об этом от Рушковского, с коим обедал вчера у Пфеллера. Мы тотчас после обеда поехали к нему вместе и нашли его за арбузом. «Ты, брат, не потерял старинных своих привычек?» – «Нет! Так шалю, ем только семечки». Тут были Жихарев, Сушков, Катерина Семеновна; так путно и не мог я с ним поговорить. Ввечеру виделись мы опять в Итальянской опере, но и Ченерентола не помешала ему спать кой-когда. Теперь приехал просить шпагу – видно, наряжается в мундир. Все тот же. Я ему пенял, как не дать знать тотчас о приезде. «Да я, как приехал, хотел тотчас послать к тебе, к Вяземскому, к Ивану Ивановичу Дмитриеву; да подумал, что Иван Иванович, верно, уже спит, Вяземский, верно, в деревне, а ты, верно, куда-нибудь уехал на вечер». Мне кажется, что он немного состарился, да и обрюзг.

Я видел вчера приехавшего из Пензы генерал-адъютанта Храповицкого. Государь очень весел и здоров. Пензою очень был доволен. Да и подлинно, это весьма благоустроенная губерния. Сперанский положил этому начало, а Лубяновский это поддержал. Государь пожаловал ему второго Владимира, жене – фермуар, а детей взял в пажи. Толю пожалована Александровская. В Тамбове также губернатору – аренда, вице-губернатору – чин, предводителю – Анну 1-й степени и много мелких награждений. Обед, данный государю корпусом Горчакова, состоял точно из пяти блюд: суп, говядина, стерлядь, жаркое и желе. Государь был на балу в конно-егерском мундире и танцевал польский в сапогах. Нессельроде два раза работал с государем в Пензе и отправился при нем, то есть при Храповицком, в Саратов. Сказывал еще Храповицкий, что император удивлялся памяти Дибича, который без записки наизусть представлял государю более 300 человек, называя и фамилию, и имя полка всякого полкового командира.