Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Этот Мальзерб – самый развращенный человек, живет публично с одной содержательницей пансиона, от коей имеет детей; но ослепление графини таково, что она ему повинуется, как невольник своему хозяину. Ежели не отдадут Андрюшу в лицей или пансион царскосельский, мать его погубит, как и старшего сына, коего она воспитала. Мне так это больно, что я редко и бываю у графини; она холодна со всеми друзьями покойного графа. Андрюша умен и все видит. «Изару не должно при мне оставаться», – сказал он мне один раз. Графиня перебрала у Брокера 36 тысяч рублей с кончины графа, и все это идет к аббату; стол дурен, на Андрюшу не издерживается почти ничего. Теперь просит она у Брокера деньги вперед до сентября, намереваясь ехать в Вороново.

Александр. Москва, 24 мая 1826 года

Были мы у Закревской, застали ее одну и долго с ней проболтали. Она изменилась к лучшему. Она уж не безрассудная безумица, как прежде, а говорит и рассуждает очень здраво. Сие мне доставило большое удовольствие. Наташа надавала ей советов насчет ее живота и проч. Завтра она едет в Три Горы. Это ближе от нас, и мы будем туда ездить с детьми, коим есть где побегать. Вот письмо к милому Арсению. Дай Бог ему сынка, чтобы только был не в дедушку, а в батюшку.

Вчера меня опечалили известием о графе Семене Романовиче, будто он вдруг очень опустился, и что Михаил Семенович, не дождавшись коронации, отправится в Англию. Дай Бог, чтобы все это неправда была. Впрочем, старику далеко за 80 лет. Надобно ожидать разлуки по естеству. Для бедного нежного сына будет это удар; но ежели примет последнее благословение и лобзание отцовское, то все это большое утешение.

Я себе много крови испортил у этой Ростопчиной. Мальчик не имеет к матери ни любви, ни страха, ни уважения. Намедни сказал он матери о мадемуазель Турнье (швейцарка, которую втер в дом аббат Мальзерб): «Это уличная оборванка, которая вас обманывает, льстит вам; я не хочу ни ее ласк, ни общества. Она достойна самое большее быть вашей прислугой, это лицемерка, у которой всегда Бог и религия на языке». Графиня только отмалчивается. Она Брокеру выговаривала, что он не допустил ее взять в бюро графском письма ее к мужу и сжечь кое-какие бумаги.

В этом Брокер исполнил волю покойного, который, умирая, при мне и при ней отдал ключ не ей, а Брокеру, сказав: «Сберечь мои бумаги до совершеннолетия Андрея». Как Брокеру нарушить волю покойного?

Все здесь едут в Можайск, куда отправляется завтра и императрица Мария Федоровна; к полуночи будет она уже назад. Старуха Голицына и графиня Строганова приехали вчера. Последняя, верно, отправится на поклонение телу.

Александр. Москва, 25 мая 1826 года

Все встают рано и ездят смотреть вступающие в Москву гвардейские полки; но как я этого и нагляделся, и нагляжусь еще после, то остаюсь покойно дома и верю хвалам любопытных. Не только в домах на Тверской, но и на самой улице за веревкою бывает множество дам. Вчера вступал Измайловский полк.

Фавст получил известие, что заводы Шепелева взбунтовались. Он ему советовал доставить туда поскорее денег в уплату за заработку, которая очень неисправно им производится, а Шепелев вместо того просит послать войско для усмирения бунтовщиков. Войско будет на его же хлебах: двойной убыток. Фавстов совет благоразумнее; лучше пресечь это в начале и не дать двенадцати тысячам душ взбунтоваться, тогда труднее будет прекратить. При старике Баташеве лучше все это шло. Шепелев ввел себя в большие расходы, наняв за дорогие платы англичан и других иностранных мастеров; да и сам живет и здесь, и в деревне чрезвычайно шибко: у него обедают по 30 и 40 человек всякий день, покупает все, что ни увидит. Можно прожиться один раз, но я, право, не понимаю, как проживаются те, коим на нищету падает с неба неожиданное имение на поправление дел расстроенных. Вот так-то был и наш Чижик [князь Сергей Иванович Голицын].

Александр. Москва, 26 мая 1826 года

По поводу 21 мая. Кругликов сказывал также, что у вас в этот день была большая тревога, пушки палили для возвещения рождения великой княжны Елизаветы, и палили ночью; полиция не предупредила жителей, и все перепугались. Иной боялся наводнения, иной – нападения шведского флота, а иной – и хуже всего этого; а все кончилось, однако же, радостной вестью. Только я вру: это было не 21 мая, а 19-го: но все равно.

Плакали о бедном Карамзине, читая подробности о его кончине. Вяземский его уже не застал живого.

Ты прав: великий князь точно вместо Белева отправился вчера к вам, вдруг, хотя послезавтра крестины его новорожденной княжны.

Александр. Москва, 29 мая 1826 года