Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Две ночи был я в дороге, да третью ночь вчерашнюю продежурил у тела императрицы от полуночи до шести часов с половиною. Не мог я отказать доброму князю Петру, да и долгу своему, остаться здесь до воскресенья: это день выноса тела в собор, я должен нести одну из регалий. Я рад, что мой добрый Фавст тоже согласился со мной не разлучаться; три дня ничего не значат. Это ли заслуживала бы покойная? Надобно бы идти пешком за гробом ее до Петербурга.

Александр Белев, 14 мая 1826 года

Вот каково жить в почтовой конторе, занимать гостиную белевского Рушковского или даже и Булгакова, ибо этот Чижов – прекраснейший человек. Он вдруг входит: готовится эстафета в Петербург, не угодно ли туда писать вашему превосходительству? – Как угодно ли? Разумеется, что угодно; стану писать, а вы дайте мне писать до самого нельзя.

Ну, мой милый друг, вчера я долго сидел сперва у доброго князя Петра Михайловича, который очень меня ласкает; говорили о том, о другом, о покойных ангелах, муже и жене, и проч., входит с бумагою Лихачев. Когда опять ушел, то я спрашиваю у князя, доволен ли он им. Вот его ответ: «Как нельзя более; дня не бывает, чтобы я не благодарил вашего брата; он мне подарил золотого человека». У него есть еще Максимов, который хорош, но он не Лихачев: тот и дерется при случае, у этого все идет тихо и хорошо.

Потом князь показывал мне малахитовую дощечку с прекрасным камнем в середине, представляющим покойного государя в профиль; очень похож. Рассказывал князь, как ему досталось. Он был послан императрицей Марией Федоровной к покойной Елизавете Алексеевне, в это самое время она скончалась. Князь стал отдавать нераскрытую посылку императрице Марии Федоровне, которая ему сказала: «Знаете ли вы, князь, что это такое?» – «Нет, государыня!» – «Это очень похожая камея покойного императора, которую я посылала императрице. Она не могла попасть в лучшие руки, чем ваши; прошу вас сохранить ее как знак моей дружбы и в память о том, кого вы так любили!»

«Это подарок очень приятный, – сказал мне князь, – но я сам себе дарю другую драгоценность, уж это, как они хотят все, я не отдам». – «А что такое?» – спрашиваю я. «Покойница приказала мне отправить всю без изъятия мебель, бывшую у государя в той комнате, где он скончался в Таганроге, и приказала все это поставить в свою спальную будущую в Суханове; теперь все это должно уже быть исполнено, и эти драгоценные мебели я уже не отдам никому на свете». – «Я бы на вашем месте то же бы сделал; об этом не справятся, а спросят, так тоже бы не отдал никому». – «Да, я так и сделаю», – отвечал князь. После пришла и княгиня Софья; я и ею не могу довольно нахвалиться.

Вообще я здесь как в раю: все меня ласкают, даже незнакомая женская свита, камер-юнгферы и фрау императрицы. Они прежде уже наслышались о моей душевной к ней преданности, и появление мое сюда без приглашения, бдение ночью – все это им приятно, и я целые часы провожу с ними в беседе самой приятной, как бы со старинными знакомыми. Вечером пью чай у Лонгинова. Со всеми один разговор; все, что слышу о покойном этом ангеле, еще более делает для меня память ее вечно драгоценною. Она тебя любила и отличала, всегда это твердила и дать тебе желала опыт незадолго до кончины своей.

Ну, не могу никак утерпеть, скажу тебе, хотя Лонгинову дал слово молчать, яко о деле, еще не состоявшемся. Вот оно вкратце. Государыня, получив один раз почту, сказала Лонгинову: «Этот Булгаков исполнен внимания и усердия ко мне, я же для него ничего не сделала; мне хотелось бы выразить ему всю мою признательность, он выдающийся слуга. Нет ли у вас в моих безделушках красивой шкатулки с моим шифром?» – «Есть две шкатулки, государыня, одна даже весьма богата; но из них можно устроить одну, ежели вы прикажете». – «Я желаю, чтобы это была ценная шкатулка, которая была бы ему приятна». На это он отвечал: «Мне известны, государыня, возвышенные чувства и бескорыстие Булгакова, и я могу заверить ваше императорское величество, что ежели подарок будет сопровождаться рескриптом, написанным вашей рукой, это сделает его воистину бесценным в глазах Булгакова». – «Ну так приготовьте, – отвечала ее величество, – все, что необходимо, чтобы мы могли отправить ее прямо из Калуги, коль скоро не можем сделать это теперь». Вместо того Бог ее взял к себе. Лонгинов составил записку из некоторых подобных распоряжений государыни, не приведенных в исполнение, и доведет это до сведения императора. Я уверен, что это устроится, но этот драгоценный лестный рескрипт не будет у тебя. Не выдай меня, смотри; меня всякая радость мучает, когда не могу ее с тобою разделить; скорее гораздо грусть в себе сокрою.