Братья. История масонства в России

Кроме того, он не терпел несправедливости, он был болезненно чутким к любым проявлениям несправедливости или к тому. Что ему казалось таким. И наконец, он был очень умён, его превосходная начитанность, великолепное знание языков в конце концов его светские повадки и ухватки, он был хорош собой, он был высок, строен, наездник прекрасный, все эти качества великолепные, делающие из него блистательного светского льва и желанного жениха, они вызывали зависть и вызывали неприятие.

И это рождало высокомерие. Он понимал, что он превосходит окружающих. Это не способствовало дружбе с его ближайшими даже друзьями. Он по характеру был человеком достаточно нелюдимым и закрытым. Из близких друзей, пожалуй, только Грибоедов и Пушкин. Но зато какие!

Н. АСАДОВА: Мы спросили тоже людей в переулке, где жил Чаадаев, а это Басманный переулок, неизвестно, сохранился ли дом где он жил, но мы отправили Алексея Дурново в Басманный переулок, чтобы он спросил у прохожих, знают ли они, чем знаменит Чаадаев. И вот что получилось.

А. ДУРНОВО: Дом Чаадаева на Басманной сохранился в несколько странном виде. Это низкое одноэтажное сооружение, про которое люди не знают фактически ничего. Во всяком случае предположить, что в этом здании кто-то может жить, крайне трудно, настолько мрачно оно выглядит. Впрочем, во время Чаадаева этот дом выглядел скорее всего иначе, и для проживания, очевидно, был более пригоден, чем теперь.

Самое интересное, впрочем, начинается в тот момент, когда впервые спрашиваешь прохожих о Петре Яковлевиче, потому что про нашего героя помнят. И всё благодаря школьной программе, в которую Чаадаев попал из-за Пушкина. Именно в связке с великим поэтом и вошёл Пётр Яковлевич в память людскую. Загадкой осталось лишь одно — кто же собственно такой Чаадаев. Вот Михаил, например, считает его критиком.

МИХАИЛ: Соратник Пушкина.

А. ДУРНОВО: А знаменит чем?

МИХАИЛ: Критикой.

А. ДУРНОВО: Александр смутно припоминает знакомое ему имя, источник воспоминаний — тот же самый, школьная программа.

АЛЕКСАНДР: Не буду врать, не знаю. Чаадаев… Со школьной программы знакомое имя, но это давно было, я не помню.

А. ДУРНОВО: Вера долго пыталась вспомнить, чем же занимался Чаадаев. В итоге решила, что оптимальный вариант — общественный деятель.

ВЕРА: Пётр Чаадаев, вообще-то друг Пушкина, насколько я помню. По-моему, это поэт, общественный деятель в те времена. Единственное, что я помню.

А. ДУРНОВО: А вот Пётр своего тёзку зачислил в писатели. Правда, честно признался, что сам Чаадаева никогда не читал.

ПЁТР: Я подробности не знаю. Я знаю, что Чаадаев был известный писатель, что ли… Но я его не читал. Это наверное дореволюционный… Не знаю, это надо в библиотеке взять книжку про Чаадаева и почитать его биографию.

А. ДУРНОВО: Самое интересное, что все опрошенные отчасти правы: любое из перечисленных определений, от соратника Пушкина до писателя — это отчасти правда. Однако, правее всех оказалась Наталья Владимировна, которая считает Чаадаева философом, даже отцом русской философии.

НАТАЛЬЯ ВЛАДИМИРОВНА: Письмами своими философскими. Все философы сыграли положительную роль, они оставили свои мысли. Если считать, что ярый критицизм, наверное, отец, потому что мы все продолжаем его традиции, к сожалению. Очень критично на всё смотрит.

А. ДУРНОВО: Но так или иначе, имя Чаадаева всем знакомо. Правда, не благодаря его знаменитым письмам, а благодаря стихотворениям Пушкина. Впрочем, это как раз заслуга не Александра Сергеевича, а Петра Яковлевича, потому что Пушкин людям, ему неинтересным, стихов не посвящал.

Н. АСАДОВА: Ну, вот так вот…

Л. МАЦИХ: Не самые лучшие результаты. О Чаадаеве никогда особо вслух не говорили. Он был первым объявленным на государственном уровне сумасшедшим. Потом эта практика дивно расцвела в более просвещённые годы.

Н. АСАДОВА: Давайте более подробно расскажем, за что.

Л. МАЦИХ: Давайте последовательно. Он состоял в трёх ложах масонских и потом вышел оттуда, не мирясь с масонской дисциплиной и не мирясь с тем, что чьё-то мнение может быть более авторитетным, чем его. Это надо иметь в виду. Он был человеком очень независимых суждений. Он был принят во время своего европейского вояжа, уже после того, как он вышел в отставку, властителями дум тогдашней Европы.

Н. АСАДОВА: Это в 1826 году.

Л. МАЦИХ: Да. Его принимал Шеленг, его принимал француз Ламина, а это были тогда люди самые авторитетные среди интеллектуальной элиты. И они с ним беседовали на равных. Поэтому когда он вернулся в Россию, он ожидал к себе отношения как к некоторому пророку, как к человеку, который призван возвестить истину. А никто не торопился с такими авансами. И поэтому у него было положение Чацкого. Чацкий приехал всех расставлять по местам в дом Фамусова, всем клеить ярлыки и всем объявлять, как они ничтожны. А публика оказалась совершенно к этому не готова.