Братья Кеннеди. Переступившие порог

У. Манчестер заключил свой разбор юбилейного издания очень личным воспоминанием. В один из погожих июньских дней 1988 года стояла «кеннедевская погода», вдова Роберта Этель пригласила друзей покойного на мессу на Арлингтонском кладбище в Вашингтоне. Собрались избранные, небольшой кружок, многие из которых не виделись двадцать лет. Они углубились в воспоминания и молитву, а когда «мы подняли головы,– написал Манчестер,– у нас перехватило дыхание. Насколько хватал глаз, склоны окружающих холмов были черны от парода, которого не остановила длинная дорога к кладбищу. Их собралось свыше десяти тысяч. Журналисты зовут это молчаливым свидетельством. Они знали, что Бобби значил для них. Он лежал в могиле двадцать лет, а они пришли продемонстрировать – помним».

Динамизм Роберта, за которым стояла тень Джона, а для знающих и помнящих историю фигура В. Вильсона. Значит, хотя бы для этих десяти тысяч кеннедизм отвечал сокровенным мечтам. Однако, то было «молчаливое свидетельство», по словам У. Манчестера.

Так, как и что думать людям, для которых Соединенные Штаты – «другая страна»? Придется выслушать мнение американца, причисляющего себя к немногим, кто понимает политику отчизны. В который раз обратимся к проф. А. Шлезингеру.

В 50-х годах беспокойный историк установил: США прозябают в эре беспечности, пассивности и фатализма. На исходе десятилетия он диагностировал причину – американцы забыли, что историю двигают вперед сильные, талантливые личности. Артур Шлезингер обобщил свои наблюдения в исследовательских статьях: «Упадок величия» («Сатердей ивнинг пост», 1 ноября 1958 г.) и «О героическом руководстве» («Энкаунтер», декабрь 1960 г.). Он попытался доказать – а именно тогда Джон Ф. Кеннеди вырастал в национальную фигуру, – что стране нужен Цезарь, как хлеб и даже воздух, ибо сам Шлезингер задыхался в атмосфере самодовольства администрации Д. Эйзенхауэра.

Шлезингер открыл: «Демократия как форма правления принимала, более того, регулярно требовала и выдвигала героическое руководство». В подтверждение своей точки зрения Шлезингер вызвал тени «отцов-основателей» республики, которые, заверял профессор, всегда стояли за сильное руководство. Им было предоставлено соответствующее слово – Л. Гамильтону и Т. Джефферсону. Он вдребезги разбил по своему усмотрению концепцию, в которую имели несчастье верить законопослушные американцы – они-де живут в условиях демократии.

Профессор, развивая мысль весьма замысловато, делал попытку синтезировать совершенно разнородные элементы. Шлезингер благочестиво настаивал, что верно следующее положение В. Вильсона: «Просвещенные немногие могут быть хорошими лидерами только в том случае, если они донесли свое кредо до многих, только если они сумели превратить свое мышление в массовое, популярное мышление». Просто классика, а спустя две страницы Шлезингер заявил: «Настоятельно необходимо реконструировать демократическую теорию. Классическая теория демократии служит питательной почвой для всех нас, однако в своей строгой чистоте она была источником бесконечных бед. Отказывая позитивному руководству в надлежащей роли, эта теория связала руки демократических обществ. Классическая идеология ввела в заблуждение народ не только относительно своих лидеров, но и относительно его самого. Гражданин в демократическом обществе просто не может играть роль, предусмотренную для него классической философией. Теоретически он наделен властью и инициативой, которыми не располагает на практике»

Шлезингер единым махом перечеркнул все, чему на людях поклоняется американская политическая наука. Вероятно, он полагал, что его предложения – ужасное новаторство. На деле он перелицевал дряхлую теорию героя и толпы, достаточно реалистически показав, что в хваленой «демократии» в США права гражданина – пустой звук. Рассуждения А. Шлезингера поразительно напоминают парадоксы Великого инквизитора Ф. М. Достоевского. В собирательном образе мрачного старца, вызванного к жизни гением великого русского писателя, можно легко рассмотреть мелкотравчатого заокеанского профессора. Великий инквизитор задолго до Шлезингера разрешил проблему вождя и народа, презрительно именуя последний стадом.

В его уста и в куда более совершенной художественной форме Ф. М. Достоевский вложил изуверское поучение, что люди счастливы лишь тогда, когда передоверяют свою судьбу вождям. «О, мы убедим их, что они только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас… Стадо вновь соберется и вновь покорится, и уже раз и навсегда. Тогда мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы… и все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будут тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла». Но вернемся к несчастному Шлезингеру, по роду занятий погруженному в поиски истины.