Братья Кеннеди. Переступившие порог

Главное было сделано – закон прошел. Что касается публичного отношения к организованному рабочему движению, то в октябре 1959 года сенатор выступил на съезде объединенного профсоюза рабочих автомобильной промышленности и горячо заявил: «Я понимаю, что закон о трудовых отношениях 1959 года – не тот закон, которого хотели вы и я. В нем содержится много статей, вписанных врагами рабочих». Тут же Кеннеди подкрепил симпатии к «рабочему движению» делами: различного рода маневрами он сумел погасить обвинения в коррупции руководства этого профсоюза. За это он удостоился признательности со стороны У. Рейтера и части профбюрократов, избавленных от публичного позора.

Популярность Кеннеди кругами шла по стране. Летом 1959 года отъявленный расист, губернатор штата Алабама Д. Паттерсон объявил, что поддержит кандидатуру Кеннеди в президенты. Он оказал поистине медвежью услугу – лидеры движения афроамериканцев пришли в ужас. В связи с поддержкой Паттерсона они призвали черных и их друзей исключить Кеннеди из числа кандидатов. Заявление Паттерсона – «жернов на моей шее», жаловался Дж. Кеннеди. Он пригласил видных негритянских деятелей, поддерживавших демократов, и еще раз объяснил, что заявление Паттерсона – «самый тяжкий крест, который мне приходилось нести». Не очень помогло, редактор негритянской газеты «Нью-Йорк ситизэн колл» Ч. Стоун писал в передовице: «Есть одна вещь, которую нельзя купить за деньги, – либеральную и честную позицию в отношении негров и их борьбы за равноправие. Кеннеди – тот человек, который завтракает с одним из величайших ненавистников негров – Паттерсоном. Кеннеди – тот человек, который ездил в штат Миссисипи, произнес там речь, покрытую горячей овацией. Разве можно назвать человека другом негров, если его встречают овацией в Миссисипи?»

Реноме политического деятеля, озабоченного судьбами страны, подрывали, однако, финансовые проделки отца. Старик не бросал своего основного занятия – спекуляции. В конце 50-х годов он продал в Нью-Йорке за 2,4 миллиона долларов старое здание, предназначенное к сносу, которое стоило, как он сам показал под присягой, 1,1 миллиона долларов. Площадку приобретали городские власти, здесь сооружался Линкольновский центр искусств. Дело дошло до суда, председательствующий мудро заключил: пусть город заплатит 2,4 миллиона долларов, хотя владелец старого здания и проявил «жадность». Налогоплательщики переплатили 1,3 миллиона долларов. Эти досадные «мелочи» порядком досаждали Дж. Кеннеди и удваивали его рвение в поисках дела, которое обеспечило бы верное движение к заветной цели – Белому дому. Он старался говорить и писать побольше.

Интеллектуальный уровень устной и печатной продукции Кеннеди на исходе 50-х годов резко выделялся в политической общине. Он не скрывал, что стремился достичь синтеза политики и науки. «Среди первых великих политических деятелей нашей страны, – писал сенатор или писали от его имени – тех, кто дал ей рождение в 1776 году, а в 1787 году дал ей крещение, находилось большинство крупнейших писателей и ученых нации». Однако ныне «разрыв между умственным работником и политиком, по-видимому, растет… ныне эта связь почти утрачена. Где они, ученые – государственные мужи? Нынешний американский политик опасается, если не брезгует, вступить в ученый мир с мужеством Бевериджа». Словечко «мужество» неизменно украшало речи сенатора: «Авраам Линкольн имел мужество, и будущему президенту США потребуется мужество», и т. д. Главное, Кеннеди пытался дать пример научного подхода к важнейшим проблемам, вставшим перед Соединенными Штатами. Внезапно ему представился случай проявить пресловутое мужество, положенное на музыку ярких и впечатляющих слов.

4 октября 1957 года – революционная дата в истории человечества. То был день, когда первый в мире советский спутник донес до сознания человечества исполинские успехи социализма. Тогда сомнений в научно-технических свершениях СССР, а следовательно, в том, что они достояние передовой социально-экономической системы, больше быть не могло, достаточно бросить взгляд в небо. Узколобые американские политики усмотрели в спутнике лишь военный вызов. В Вашингтоне царило невероятное замешательство: злобная брань и сбивчивые объяснения, разговоры о «массированном возмездии» и «порабощенных странах». Администрация Эйзенхауэра – Даллеса в эти месяцы нагляднейшим образом продемонстрировала скудоумие, с большим запозданием оценив значение успеха Советской страны.