Братья Львиное Сердце

И, ясное дело, он правду говорил. Стоило лишь кому-нибудь из людей Тенгиля обнаружить подземный ход или же начать новые обыски в домах, как Юнатана и Урвара обнаружили бы в их тайнике. Я дрожал при одной мысли об этом.

Но люди Тенгиля были, похоже, слепы и глухи, иначе они, верно, заметили бы что-нибудь. Если бы они как следует прислушались, они, верно, услыхали бы, как начала глухо греметь буря свободы, которой предстояло вскоре потрясти всю Долину Терновника. Но люди Тенгиля ничего не услыхали.

Вечером накануне дня битвы я лежал на своём диванчике и не мог уснуть. Из-за грохота бури за стенами дома и из-за снедавшего меня беспокойства. Битва должна была грянуть на следующее утро, на рассвете, – так было решено.

Урвар, и Юнатан, и Маттиас сидели у стола и беседовали об этом, а я лежал на своём диване и слушал. Больше всех было слышно Урвара. Он говорил и говорил, и глаза его горели. Больше, чем кто-либо другой, мечтал он о том, чтобы поскорее настало утро.

Из их разговоров я понял, как всё произойдёт. Сперва должны убрать стражников у Больших ворот и у ворот, выходивших на реку, так, чтобы проложить путь для Софии и Хуберта. Им предстояло въехать со своими людьми, Софии – в Большие ворота, Хуберту – в ворота у реки.

– А затем мы все вместе либо победим, либо умрём, – сказал Урвар. – Скоро надо идти. – Пора освободить долину от всех людей Тенгиля, а ворота снова закрыть, прежде чем сам Тенгиль подоспеет сюда с Катлой. Потому что против Катлы оружия нет. Её можно победить только голодом. Её не берут ни копьё, ни стрелы, ни меч. А одного-единственного крошечного языка её пламени достаточно, чтобы опалить, сковать по рукам и ногам или умертвить кого угодно.

– Ну, а если у Тенгиля в горах есть Катла, что толку освобождать Долину Терновника? – спросил я. – С её помощью он ведь сможет сокрушить нас в другой раз так же, как и в первый.

– По доброте своей он дал нам глухую стену для защиты, не забывайте об этом, – язвительно сказал Урвар. – И ворота, которые можно запереть под носом у чудовища!

А вообще-то мне, Сухарику, сказал Урвар, бояться Тенгиля больше нечего.

В тот же самый вечер он, и Юнатан, и София, и многие другие ворвутся в замок Тенгиля. Они одолеют его телохранителей и покончат с ним там, на месте, прежде даже чем он узнает о мятеже в долине. А потом Катлу оставят привязанной в её пещере, пока она не станет такой слабой от голода, что её можно будет убить.

– Другого способа покончить с чудовищем нет, – сказал Урвар.

Затем он снова напомнил о том, что нужно быстрее освободить долину от всех людей Тенгиля. Тогда Юнатан спросил:

– Освободить? Ты имеешь в виду – убить их всех?

– Да, а что ещё я могу иметь в виду? – ответил Урвар.

– Но я никого не намерен убивать, – сказал Юнатан, – ты ведь знаешь это, Урвар!

– Даже если речь пойдёт о спасении твоей жизни? – спросил Урвар.

– Да, даже тогда, – ответил Юнатан.

Урвар этого никак не мог понять, да и Маттиас едва ли.

– Если бы все были такими, как ты, – сказал Урвар, – то зло безраздельно и вечно правило бы миром!

Но тогда я сказал, что если бы все были как Юнатан, то на свете не было бы никакого зла.

В тот вечер я не произнёс больше ни слова. Только когда Маттиас пришёл и подоткнул мне одеяло, я прошептал ему:

– Мне так страшно, Маттиас!

А Маттиас погладил меня по голове и сказал:

– Мне тоже!

Юнатану всё же пришлось обещать Урвару, что он будет разъезжать верхом на коне в самой гуще сражения, чтобы вселять мужество в других людей и побудить их делать то, что он сам не может или не хочет.

– Люди в Долине Терновника должны видеть тебя, – сказал Урвар. – Они должны видеть нас обоих.

Тогда Юнатан сказал:

– Если я должен что-то сделать, значит, должен.

При свете единственной маленькой свечи, горевшей в кухне, я видел, какой он бледный.

Когда мы вернулись из пещеры Катлы, нам пришлось оставить Грима и Фьялара в лесу у Эльфриды. Но было решено, что София приведёт их с собой, когда въедет в Большие ворота в день битвы.

Было также решено, что буду делать я.

Я не должен делать ничего, а только ждать, пока всё будет кончено. Так сказал Юнатан. Мне нужно сидеть на кухне совсем одному и ждать.

Никому не удалось выспаться в ту ночь.

И вот настало утро.

Да, и вот настало утро, и настал день битвы. О, как болело в тот день моё сердце! Я видел так много крови и слышал так много крика, потому что сражение шло на горном склоне возле Маттиасгордена.

Я видел, как разъезжает верхом на коне Юнатан. Ветер бури трепал его волосы, а вокруг него кипела битва – разящие мечи, и свистящие копья, и летящие стрелы, и крики, бесконечные крики. И я сказал Фьялару, что, если Юнатан погибнет, я тоже умру.

Да, Фьялар был вместе со мной на кухне. Я понимал, что об этом никто не должен знать, но мне нужно было, чтобы он был там со мной. В одиночестве оставаться я не мог, никак не мог. Фьялар тоже смотрел из окна, что творилось на горном склоне. И ржал. То ли оттого, что ему хотелось на волю, к Гриму, то ли оттого, что он боялся так же, как и я.

Я боялся… боялся, боялся!