Братья Орловы

Новые версии произошедшего множились день ото дня. Одни обвиняли в смерти императора Алексея Орлова, которому помогал князь Федор Барятинский, другие — Григория Теплова, про которого Клод-Карломан Рюльер, секретарь французского посольства, пишет как о «достигшем из нижних чинов по особенному дару губить своих соперников»^{70}; кто-то же прямо, правда, шепотом и в письмах к верным людям, обвинял Екатерину в мужеубийстве. Остальные верили или не верили, но в пересказах история смерти несчастного Петра III, которого «черт догадал родиться внуком Петра Первого»^{71}, звучит страшным образом, пополняясь все новыми и новыми ужасающими подробностями. Мы приведем в пример лишь один вариант событий, случившихся летом 1762 г. местечке под названием Ропша, неподалеку от Петербурга. К.-К. Рюльер, оставивший о том времени воспоминания, которые были опубликованы лишь после смерти Екатерины Великой, писал (правда, его запискам историки не слишком доверяют, уж слишком красочные подробности он приводит): «Один из графов Орловых…, тот самый солдат, известный по находящемуся на лице знаку…, и некто по имени Теплов…, пришли вместе к несчастному государю и объявили при входе, что они намерены с ним обедать. По обыкновению русскому перед обедом подали рюмки с водкою, и представленная императору была с ядом. Потому ли, что они спешили доставить свои новости, или ужас злодеяния понуждал их торопиться, через минуту они налили ему другую. Уже пламя распространялось по его жилам, и злодейство, изображенное на их лицах, возбудило в нем подозрение — он отказался от другой, они употребили насилие, а он противу них оборону. В сей ужасной борьбе, чтобы заглушить его крики, которые начали раздаваться далеко, они бросились на него, схватили его за горло и повергли на землю… трое из сих убийц [по рассказу Рюльера, на помощь Орлову и Теплову прибежали князь Барятинский и Потемкин, караулившие двери в покои Петра III], обвязав и стянувши салфеткою шею сего несчастного императора, между тем как Орлов обеими коленями давил ему грудь и запер дыхание; таким образом его задушили, и он испустил дух в руках их»^{72}.

Впрочем, как уже говорилось, уже в первые дни после смерти Петра III появились версии, оправдывающие графа Орлова. Так, согласно одной из них, не безвинный Орлов, а тот самый Г. Теплов руководил убийством, подговорив шведского офицера из окружения Петра убить того. Офицер задушил императора ружейным ремнем, и случилось это не 18 июля, как показывали общепринятые сведения, но тремя днями раньше. Оттого и тело убитого распухло и стало черным. Эта версия упорно замалчивалась, ведь она означала только одно: Теплов, в отличие от Орлова, обладавшего известной свободой действий, не мог бы предпринять столь решительного шага в обход Екатерины; то есть признать, что убийца — Теплов, значило признать, что Екатерина Алексеевна принимала в убийстве нелюбимого мужа прямое участие.

Однако свидетельства говорят: о смерти супруга Екатерина узнала впервые от Алексея Орлова, который явился в Петербург из Ропши, «растрепанный, в поте и пыли, в изорванном платье, с беспокойным лицом, исполненным ужаса и торопливости»^{73}, чтобы сообщить ей вести возможно скорее и без лишних свидетелей. По свидетельству Никиты Панина, императрица, услышав дурные известия, рухнула в обморок и некоторое время была ни жива, ни мертва. Лишь на следующий день, по совету того же Панина, она сообщила всем, что Петр скончался в Ропше от сильного приступа геморроя. Сегодня невозможно даже предположить, какова была ее роль в смерти Петра. Воспоминания современников говорят: она опасалась за свою репутацию, ведь весь мир теперь должен был подумать, что она, пусть и чужими руками, убила мешавшего супруга. Но, что бы ни думала Екатерина, в ее устах официальная версия смерти Петра III выглядит неприглядно, однако вполне естественным образом: «Его схватил приступ геморроидальных колик вместе с приливами крови к мозгу; он был два дня в этом состоянии, за которым последовала страшная слабость, и, несмотря на усиленную помощь докторов, он испустил дух <…>. Я опасалась, не отравили ли его офицеры. Я велела его вскрыть; но вполне удостоверено, что <…>, умер он от воспаления в кишках и апоплексического удара. Его сердце было необычайно мало и совсем сморщено»^{74}. Впрочем, Европа поняла все, исходя из кровавой истории собственных королевских домов. В европейских газетах печатались статейки; авторы их сопоставляли смерть Петра III с судьбой короля Эдуарда III Плантагенета, которого руками наемных убийц отправила на тот свет его супруга, королева Изабелла, вошедшая в сговор с представителями дворянской оппозиции. Пусть Фридрих Прусский и утверждал, что «императрица ничего не знала об этом убийстве, она услышала о нем с непритворным отчаянием; она предчувствовала тот приговор, который теперь все над ней произносят»^{75}, но большинство европейцев верило в причастность Екатерины к смерти Петра Федоровича, внука двух великих императоров — Петра I и Карла XII.