Братья по крови

– Спасибо за напоминание об этом, центурион Макрон. Помощь просто неоценимая. – На секунду Отон крепко, мучительно зажмурился, что было силы вдохнул и распахнул глаза резко, как хищная птица. – Ладно. Сразу, как только заберем Каратака, уходим отсюда. Пока же об Остории никто не говорит ни слова.

– Думаю, имеет смысл известить и Горация, чтобы то же самое сделали в лагере, – вставил Катон.

– Да, конечно. Первым делом. – Отон раскрыл вощеную дощечку и замешкался: – У кого-нибудь есть стилус?

Макрон посмотрел недоуменно; Катон машинально потянулся к подсумку, но вспомнил, что все лишнее оставил в лагере.

– Ужас, – сокрушенно вздохнул Отон и, вынув из ножен кинжал, как мог, накарябал им Горацию короткое послание. После этого он махнул посыльному, который тотчас подбежал.

– Это доставишь в лагерь, – распорядился Отон. – Отдашь лично в руки префекту Горацию. Скажешь, чтобы действовал строго по моим указаниям. Уяснил?

– Уяснил, господин трибун.

– Тогда ступай.

Посыльный рывком развернулся.

– Да постой ты, – раздраженно окликнул его со спины Отон, – не суетись. Это привлечет к тебе внимание местных. Покажи им, что у римлян голова всегда холодная. Понял?

– Слушаю, господин трибун, – не оборачиваясь, ответил солдат и ровным шагом двинулся к коновязи, где вспрыгнул в седло и неторопливым аллюром направил коня к воротам, постепенно скрываясь из виду на тропе, ведущей вниз к поселку.

– Ну вот, – проговорил Отон. – Стало быть, жребий брошен. Теперь осталось только ждать, когда начнется пир, чтоб его.

Катон ободрительно улыбнулся в облегчении, что трибун принял единственно разумное решение, продиктованное обстоятельствами. С переходом Рубикона такое деяние сравнивать, безусловно, не приходится, но если молодому аристократу так уж хочется польстить себе мыслями о судьбоносности совершенного, то пускай себе: решение-то все равно правильное.

– Кстати о костях, – неожиданно молвил Макрон, кивая на двоих телохранителей, увлеченных игрой. – Мне кажется, вот оно, вполне осмысленное времяпровождение. Господин трибун?

– А? – поднял рассеянно голову Отон. – Да конечно. Как пожелаете, центурион.

Катон от предложения хотел было уклониться: и так мыслей в голове невпроворот. А затем понял, что кроме как этими мыслями, занять себя в общем-то и нечем. Все, что можно было предпринять в данной ситуации, уже сделано. Теперь все зависит от воли богов: посмотрят ли они на их планы благосклонно или же закружат их пути совершенно новыми хитросплетениями судьбы. И Катон кивнул:

– Почему бы и нет? Должна же когда-нибудь удача повернуться и к нам лицом.

Глава 27

По мере того как солнце снижалось к горизонту, площадка перед чертогом постепенно заполнялась приглашенными на пир. День был жарким, и те, кто долго стоял на солнцепеке, успели изрядно прокалиться. Забитые поутру животные сейчас жарились на взрыхленных в костровых ямах угольях, на осмотрительной дистанции от соломенных крыш близстоящих строений. В воздухе веяло восхитительным запахом жареного мяса, и Макрон, то и дело приподнимая нос, с блаженной улыбкой принюхивался:

– Мм-м, жрать-то как хочется… Скорей бы внести разнообразие в походный рацион.

Рядом с ним на длинной скамье, выставленной для отдыха званых гостей, которые ждали приглашения внутрь, шевельнулся Катон.

– Угу, – растерянно откликнулся он. – Да пока позовут…

Он сейчас был занят тем, что вполглаза поглядывал на приход и уход бригантской знати. Игра в кости завершилась с час назад; Макрон дочиста обыграл телохранителей трибуна, снял стружку и с Катона. При таком фарте чего б не благодушествовать…

Трибун Отон с женою недавно вернулись из своего похода в поселок. Оба были основательно распарены подъемом в гору, а за ними катился целый выводок детворы, неся корзины с фруктами, связки мехов и небольшие рулоны толстых узорчатых тканей, в которых души не чают здешние жители. По указанию Отона, покупки юные носильщики оставили под попечительством телохранителей, а он расплатился с детьми бронзовыми монетками из кошелька. Вслед за тем шумливую свиту стражники королевы выпроводили за ворота, а трибун с женою прошли через площадь к Макрону и Катону.

В теплом свете и длинных тенях предзакатного солнца Поппея села возле мужа напротив офицеров, омахиваясь соломенным веером в попытке не столько охладиться, сколько отогнать стайку мошкары, золотистым облачком вьющейся вокруг ее головы.

– Когда же наконец начнется этот пир, будь он неладен?

Ее муж лениво поедал яблоко из корзинки, умещенной между ними на скамье.

– Если ты голодна, скушай яблоко. Они очень даже вкусные.

– Кушай сам этот корм для скота. А я лучше буду демонстрировать цивилизованные манеры, за тебя и за себя.

Катон глянул на нее и прикусил язык. Как и все, Поппея выглядела распаренной и всклокоченной; стола липла к телу там, где кожу прошибал пот. В глазах ее друзей из Рима она сейчас вряд ли смотрелась бы выигрышно.

– О, я вижу, здесь есть хоть кто-то, кто радуется жизни, – сбивая с мысли, сказал рядом Макрон.