Братья по оружию

«Чересчур рьяный подчиненный!», рычал адмирал лорд Форкосиган. «Тайные приказы!», кричали уцелевшие члены семей двухсот комаррских Советников, расстрелянных на стадионе силами барраярской Безопасности. Истина, или хотя бы реальные факты, погибли вместе с жертвами. Майлз сомневался, в силах ли их воскресить какой-нибудь историк. Лишь адмирал Форкосиган и командир сил безопасности знали все достоверно, но слово адмирала Форкосигана оспаривал трибунал. А командующий безопасностью пал мертвым безо всякого трибунала – прямо от руки разъяренного адмирала. Справедливо казненный или убитый, чтобы не дать ему заговорить, – в зависимости от того, какой версии придерживаться.

Говоря совершенно честно, Майлз был не склонен рыдать над Солстисской Бойней. В конце концов, задолго до того атомная бомба цетагандийцев разрушила целый город Форкосиган-Вашный, погубив не сотни, но тысячи человек, и никто не выходил на улицы с демонстрациями по этому поводу. Однако именно Солстисская бойня привлекла всеобщее внимание, захватила горячее воображение толпы; именно к фамилии Форкосигана прилипла кличка «Мясник» – с заглавной буквы, – и именно его слово было опорочено. И поэтому этот кусочек древней истории делался очень личным.

Тридцать лет назад. Майлз тогда еще даже не родился. Давиду Галену исполнилось четыре года в тот самый день, когда его тетка, Советник Комарра Ребекка Гален, погибла на стадионе в городе-куполе Солстисс.

Дело о принятии на Имперскую Службу двадцатишестилетнего Дува Галени в барраярском высшем командовании пересылали туда и обратно, обсуждая его предельно откровенно и лично.

»… Я бы не рекомендовал эту кандидатуру,» – писал шеф Имперской Безопасности Иллиан в частной записке премьер-министру графу Эйрелу Форкосигану. – «Подозреваю, что вы играете в рыцарственное благородство из чувства вины. А вина – не та роскошь, которую вы вправе себе позволить. Если вы втайне обзавелись желанием получить выстрел в спину, то, пожалуйста, дайте мне знать об этом как минимум за сутки, чтобы я успел подать в отставку. Саймон.»

Ответная записка была нацарапана от руки неразборчивым почерком человека, для широких пальцев которого все пишущие принадлежности были слишком мелкими, и почерк этот был Майлзу до боли знаком. »… Вина? Возможно. Вскоре после случившегося я прошелся по этому проклятому стадиону. Еще не высохли самые глубокие лужи крови. Они были похожи на желе. Какие-то подробности горят в памяти, не переставая. Но Ребекку Гален я запомнил особо – по тому, как она была убита. Она была одной из немногих, кто погиб, глядя в лицо своим убийцам. И я крайне сомневаюсь, что моей спине угрожает опасность со стороны Дува Галени.

То, что его отец участвовал в недавнем Сопротивлении, меня не особо беспокоит. Парень изменил свое имя на барраярский манер не просто нам в угоду.

Но если мы сумеем завоевать его истинную верность, то это станет чем-то вроде того, что я планировал для Комарра изначально. Верно, на целое поколение позже, долгим и кровавым окольным путем, но – раз уж ты заговорил в религиозных терминах – это будет нечто вроде искупления. Конечно, у него имеются политические амбиции, но, осмелюсь предположить, они сложнее и одновременно более конструктивны, нежели простое убийство.

Верни его в список, Саймон, и на этот раз так и оставь. Я устал от этого спора, и не хочу, чтобы ты меня вновь в него втягивал. Дай ему участвовать в забеге и показать себя – если он сумеет.»

Подпись под текстом была обычной торопливой закорючкой.

После этого кадет Галени сделался офицером самой низшей ступени в имперской иерархии; его открытую и общедоступную часть досье Майлз уже видел раньше.

– Со всеми этим данными одна беда, – громко заговорил Майлз в густой, пульсирующей тишине, окутавшей комнату в последние полчаса, – как бы они ни были увлекательны, но числа возможностей не сужают. А преумножают их. Проклятье.

В каковые возможности, понял Майлз, входит и его собственная взлелеянная теория насчет хищения и дезертирства. Ничто ее не опровергло, лишь сделало бы подтверждение еще тягостнее. А мысль о покушении в космопорте приобретала новые и зловещие оттенки.

– А еще, может быть, – вставил Айвен Форпатрил, – он просто оказался жертвой самого обычного несчастного случая.