Братья по оружию

– А что они тогда делали с бракованными экземплярами? – ужаснулся Майлз. Перед его воображением предстала вереница клонов, точно картинка обратной эволюции: регрессирующих от айвеноподобного кроманьонца через утерянное промежуточное звено к шимпанзе-Майлзу.

– Думаю, избавились от них. – Голос Галени был мягок и высок; он не сколько отрицал этот ужас, сколько бросал ему вызов.

У Майлза засосало под ложечкой. – Какая жестокость!

– О, да, – тем же мягким тоном согласился Галени.

Майлз попытался найти логическую связь. – В этом случае, он – клон – – … мой брат-близнец, твердо додумал он мысль до конца, – должен быть значительно моложе меня.

– На несколько лет, – согласился Галени. – Предположительно, на шесть.

– Почему на шесть?

– Арифметика. Вам было около шести, когда закончилось комаррское восстание. Именно тогда этой группе пришлось сосредоточить свое внимание на ином, не столь явном плане нападения на Барраяр. Раньше эта идея их бы не заинтересовала. А случись это сильно позже, и клон был бы сейчас слишком юн, чтобы занять ваше место, даже если ускорить его рост. Слишком юн, чтобы исполнить эту роль. Похоже, он какое-то время должен не только выглядеть, но и действовать как вы.

– Но почему вообще клон? Почему мой?

– Я считаю, он предназначен для какой-то диверсии, к которой будет приурочено восстание на Комарре.

– Барраяр никогда не отпустит Комарр. Никогда. Вы – наши главные ворота.

– Знаю, – устало отозвался Галени. – Но кое-кто скорее потопит собственные купола в крови, нежели научится чему-то у истории. Или вообще научится. – Он невольно глянул на светильник.

Майлз сглотнул, собрал всю свою волю и в наступившей тишине произнес: – Как давно вы знаете, что ваш отец не подорвался на той мине?

Взгляд Галени метнулся к нему; тело окаменело, затем расслабилось, если это судорожное, неровное движение можно назвать расслаблением. Но ответил он всего лишь: – Пять дней. – И после паузы добавил: – А откуда знаете вы?

– Мы взломали файлы вашего личного дела. Он был единственным вашим близким родственником, по которому не осталось заключения патологоанатома о смерти.

– Мы считали, что он погиб. – Голос Галени был отстраненным, ровным. – Мой брат точно погиб. Барраярская безопасность приходила за нами с матерью, чтобы мы опознали то, что от него осталось. А осталось мало. Было нетрудно поверить, что от отца, бывшего – по свидетельствам – значительно ближе к эпицентру взрыва, не осталось буквально ничего.

Галени буквально рассыпался у Майлза на глазах. И тот был совершенно не в восторге от идеи своими глазами наблюдать этот распад. Бессмысленное расточительство офицерского состава – с точки зрения Империи. Вроде убийства. Или аборта.

– Мой отец вечно твердил о свободе Комарра, – продолжал негромко рассказывать Галени. Майлзу, световой панели или себе самому? – О жертвах, которые мы все должны принести ради его свободы. Особенно о жертвах. И человеческих, и прочих. Но, похоже, ему никогда не было дела до свободы тех, кто жил на Комарре. Лишь в тот день, когда восстанию пришел конец, я стал свободным. В день, когда умер отец. Я стал свободен смотреть на вещи по-своему, высказывать собственные суждения, выбирать свою жизнь. Или, во всяком случае, я так думал. Жизнь, – чуть повысившийся тон Галени был беспредельно саркастичен, – полна сюрпризов. – И он одарил световую панель хищным оскалом.

Майлз зажмурил глаза, пытаясь размышлять связно; это было нелегко, если учесть, что Галени, сидящий в двух метрах от него, излучал смертоубийственное напряжение, как раскаленная докрасна спираль. У Майлза сложилось неприятное ощущение, что его номинальный начальник сейчас утратил обзор стратегической картины в целом, поглощенный своей борьбой с призраками прошлого. Или не-призраками. Это стало Майлзу ясно.

Стало ясно, что нужно сделать – что? Он встал и на дрожащих ногах заковылял по комнате, проводя рекогносцировку. Галени без единого замечания наблюдал за ним сквозь ресницы. Выход только один. Он поскреб ногтями стены. Ни следа. Швы на полу и потолке – он забрался на скамью, и, борясь с головокружением, дотянулся до потолка, – не поддавались вовсе. Он зашел в маленький санузел, облегчился, вымыл над раковиной руки и лицо и смыл кислый вкус во рту холодной – другой не было – водой, напившись из сложенных чашечкой ладоней. Нет ни стакана, ни даже пластиковой чашки. Вода тошнотворно плескалась в желудке, руки дрожали: последствия парализации. Интересно, что будет, если заткнуть слив рубашкой и пустить воду? Похоже, большего вандализма ему тут не устроить. Майлз вернулся на свою скамейку, вытирая ладони о брючины, и поспешно сел, пока не рухнул на пол.

– Вас тут кормят? – спросил он.

– Два или три раза в день, – ответил Галени. – Тем, что готовят наверху. Похоже, в этом доме живет несколько человек.

– Единственный момент, когда можно попытаться бежать.

– Был единственный, – подтвердил Галени.