Братья-соперники

Украинцев рассказал о неосторожном поведении Шакловитого во время похода царевны в Преображенское и о тех мерах, которые были там приняты против стрельцов. Затем очень осторожно и уклончиво Емельян Игнатьевич сообщил Оберегателю, что к Шакловитому в последнее время и приступу нет, что он все водится с стрельцами, что приблизил к себе из них самых отчаянных головорезов, что просит у царевны разрешения вернуть из ссылки тех, которые по его же указанию были высланы из Москвы после казни князей Хованских.

Оберегатель, слушая это, нахмурил брови.

– Этому не бывать – напрасно Федор Леонтьевич и хлопочет! Я этого не допущу.

– Да то ли еще о нем рассказывают! – добавил Емельян Игнатьевич. – Иное и рассказать-то страшно… Разве что попусту болтают…

И, несмотря на эту оговорку, думный дьяк подробно сообщил князю все слухи о ссылках, о розысках и пытках, которым подвергал Шакловитый всех опасных и подозрительных ему людей, не дожидаясь на то указа государева.

Князь Василий слушал насупившись и не говоря ни слова. Украинцев не успел еще докончить своего доклада, как Кириллыч доложил, что князю принесли два письма и на одно из них ждут ответа.

Князь Алексей приотворил дверь палаты, принял письма от дворецкого и передал их отцу.

Одно из них – письмо царевны – князь пробежал глазами и положил в боковой внутренний карман; другое – четко и прекрасно писанное по-латыни – заключало в себе следующее: «Illustrissima Celsitudo![11] Если вы не уделите мне сейчас же несколько минут вашего драгоценного времени, то вы в этом жестоко раскаетесь. Тайна, которую я собираюсь вам открыть, должна быть передана вам без малейшего отлагательства. Только из глубочайшей преданности и по беспредельному уважению к вам я решаюсь тревожить вас дурными вестями в минуты, столь необходимые для вашего душевного и телесного отдыха. Д-р Ш.».

Князь Василий попросил своих собеседников удалиться из палаты и приказал позвать к себе подателя письма.

Через минуту Кириллыч ввел в палату низенького человечка в больших зеленых очках, в немецком довольно поношенном кафтане, рыжего и с длинной рыжей бородой.

– Ваша высокоименитость! – сказал по-латыни человечек, низко кланяясь князю. – Вы не изволили узнать меня, потому что я нарочно переоделся для безопасности… Но вышлите вашего слугу, и я перед вами являюсь в моем настоящем виде.

Князь Василий кивнул Кириллычу, чтобы тот удалился и притворил дверь. Когда дверь была притворена, рыжий человечек опасливо оглянулся на нее, а затем снял с себя очки, парик и накладную бороду, – и перед князем Васильем предстал в виде хорошо известного нам дохтура Шмита.

– Не удивляйтесь моему переодеванию… Если бы господин Теодор Шакловитый мог узнать, что я открою вам его тайну, мне бы не мешало запастись духовным завещанием…

В ту минуту, когда мы говорим с вами, на загородном дворе Шакловитого большое собрание… И очень, очень тайное… Он раздает сегодня последние приказания тем лицам, которые должны действовать послезавтра на площади, у соборов, в нашем московском Кремле…

– Как действовать?! Что это значит!

– Не удивляйтесь, что вам это неизвестно, illustrissimus![12] Вы только что приехали и не успели еще войти во все тайны… а господин Теодор не ожидал, что вы вернетесь так скоро, и на послезавтра, на самое празднованье Нового года, назначил коронование царевны… во что бы то ни стало!

– Вы лжете! Вы меня обманываете. Как вы смеете! – вскричал князь, вскакивая в бешенстве со своего места.

– Если я вас обманываю, – спокойно произнес иезуит, – то ведь я в ваших руках, вы можете меня выдать как клеветника тому же Шакловитому… Но в том-то и дело, что я вас не обманываю, а только хочу оберечь от неприятной неожиданности! Не забудьте, что если попытка и не удастся Шакловитому, то вас все же обвинят в соучастии с ним и даже скажут, что вы нарочно спешили в Москву, чтобы…

– Говорите, говорите скорее, объясните, что он затеял?

– Он и его приятели из стрелецких начальников сговорились нарядить на торжество человек по шестьдесят стрельцов, особенно преданных Шакловитому, из каждого полка и ко всем воротам поставить своих людей… При помощи этих молодцов Кремлин будет заперт, а царям и патриарху будет вручено прошение стрельцов о том, чтобы короновать царевну…

– А если они не захотят принять прошение?.. Не захотят читать его?..

– Тогда решено их к этому принудить, схватив Нарышкиных и князя Бориса и сменив патриарха…

– И он задумал все это выполнить с горстью стрельцов! Безмозглая башка!

– Господин Теодор человек смелый! – язвительно заметил Шмит. – Он уже давно играет своею головою.

Но князь Голицын уже не слушал его; он быстрыми шагами ходил взад и вперед по палате, обдумывая, как ему поступить, что предпринять… Потом, остановившись перед Шмитом, он сказал ему:

– Если вы мне сказали правду, то оказали большую услугу. Я ее не забуду. Но нельзя терять времени… Прощайте!

Шмит поклонился князю, быстро вздел парик, наложил бороду, надел очки и проворно выскользнул за дверь.