Я практически не отходил от лорда Хакатри, когда его посещали целители и даже несколько придворных Наккиги. Хотя аристократы Серебряного дома и озера Небесного зеркала не обращали на меня особого внимания, они относились ко мне с уважением как к слуге наследника правителей Асу'а. Придворные Утук'ку, казалось, вообще меня не замечали. Впрочем, я не ожидал ничего другого – я уже знал, что хикеда'я относились к моему народу как к рабам, – и пришел сюда ради своего господина, а не ради себя. Я делал все, что возможно, в рамках своих обязанностей и игнорировал придворных так же старательно, как они меня.
По правде говоря, даже если бы они хорошо со мной обращались, я не смог бы чувствовать себя в Наккиге уютно. Тяжесть правления королевы превращала ее подданных в подлых и молчаливых существ, а немногие встреченные мной тинукеда'я были рабами. В отличие от большинства других мест, где мне довелось побывать, даже в землях смертных, здесь у меня не возникало ни малейшего желания исследовать бесконечные, окутанные тенями улицы.
Темнота, в которой жили хикеда'я, казалась не просто отсутствием света, она являла собой дух тайного города.
Целители, которые приходили в наш дом, осматривали моего господина, изучали, трогали, задавали вопросы, иногда продолжали проявлять агрессивный интерес даже после того, как он засыпал – а он всегда нуждался в сне, ведь у него не существовало другого способа спастись от боли.
Но стоило ему заснуть, как появлялись сны, а обитателей Наккиги его сны завораживали. Главным наблюдателем стал некий лорд Йедад, который, как я узнал, являлся сыном Нерудада, одного из крупнейших философов хикеда'я в те времена, когда Сад еще оставался нашим домом, – тот самый, кто, как утверждают некоторые, выпустил на свободу Небытие, что привело к его собственной смерти и уничтожению Сада. Тем не менее королева клана Хамака высоко ценила изыскания Йедада, как прежде его отца, а сам лорд не выказывал ни малейшего стыда из-за содеянного отцом.
У Йедада оказалась самая бесцветная кожа из всех хикеда'я, которых я когда-либо встречал, – не просто белая, а почти прозрачная. Под определенными углами я видел вены и работу мускулов и костей, двигавшихся, точно декоративная рыба в пруду, где отражались облака.
Йедад был болезненно худым, с темными, очень большими и пугающе пристальными глазами, как если бы все, на что он смотрел, представляло исключительный интерес и разница между живым и мертвым значения не имела.
После нашего приезда лорд Йедад и его собратья-философы проводили много времени у постели моего господина, но, в отличие от целителей, их гораздо больше интересовала болезнь, чем больной.
Они даже скребли его шрамы от ожогов и уносили для изучения частички, собранные в пергамент. Кроме того, я не понимал смысла многих вопросов, которые они задавали.
«Когда у вас начинается приступ, вы видите стену или занавес красного цвета?» – мог спросить Йедад, словно хотел извлечь какую-то пользу из видений лихорадочного сна.
«Вы слышите голоса? На каком языке они говорят?»
Иногда один или два представителя ордена Песни – ордена верховных магов Утук'ку – присоединялись к Йедаду у постели Хакатри. Я особенно запомнил одного, его звали Карккараджи, он был очень старым и обладал длинными желтыми ногтями, загибавшимися, как когти. Я ни разу не слышал, чтобы он заговорил. Он общался со своими собратьями Певцами жестами, тайным языком знаков Ордена, который они использовали только в общении между собой.
Обычные целители хикеда'я, посещавшие Хакатри, вели себя не так бесцеремонно, как маги, но и они не приносили моему господину истинного облегчения, несмотря на мази, настойки и неприятные жидкости, которые заставляли его глотать.
Мы оставались в Наккиге почти всю Луну Рыси. Я почти не видел брата моего господина, лорда Инелуки, но кто-то из целителей рассказал мне, что его, единственного из нашего отряда, пригласили в королевский дворец, Омей'о Хамака, на аудиенцию с королевой Утук'ку. После этой встречи Инелуки пришел навестить брата, но меня выслали из комнаты, и я не знаю, что между ними произошло. Мой господин Хакатри в тот момент страдал от страшной боли и почти потерял сознание, поэтому я сомневаюсь, что он мог что-то сказать или просто выслушать Инелуки.
Визит в Наккигу получился не слишком приятным, а само место переполняла враждебность. Во время нашего пребывания в подземном городе Утук'ку я ощущал какие-то странные течения, слышал шепоты и видел тени, которых не понимал, словно жителей города поглощали тайные разговоры о предмете, мне неведомом. Туманные улицы, хотя я бывал на них совсем немного, казались населенными призраками, и не только из-за стоявших всюду памятников Друкхи, сына королевы, смотревших на нас со всех сторон. Из разговоров, что мне довелось слышать, жителей города интересовали лишь события, случившиеся в прошлом: казалось, они верили, что нынешняя эра всего лишь иллюзия и ее следует перетерпеть, поклоняясь вещам, местам и людям, утраченным без всякой надежды их вернуть.