Братья Ждер

— Неужто этого достаточно?

— Отчего же нет?

— Дьячок говорит, что есть какие-то страшные слова в честь князей и венценосцев, а я их в жизни не слыхал.

— Да уж не верь ты, святой отец, всему, что говорит дьячок Памфил. Передай ему лучше, чтоб пришел ко мне со своей книгой зодиака.

— После отъезда государя?

— После.

— Я прикажу ему, матушка Илисафта. А мне-то как быть? Хотел я посоветоваться с его милостью конюшим Маноле. Уж не начать ли службу рано утром? Пока прибудет светлый князь в Тимиш, глядишь, а я уж и управился.

— И это неплохо.

— Так я и сделаю. А как же быть с дьячком? Ему же читать житие святых царей Константина и Елены. Читает он не спеша, смакует каждое слово. Я свою сербскую литургию могу отслужить с любой скоростью, людям хоть бы что, они в это время думают свое. А «Жития» — то на молдавском языке, так их они слушают. Да Памфил еще от себя добавляет и смотрит хмуро на прихожан, когда грозит им адскими муками. Жития святых царей не могут быть короткими. Притом дьячок добавляет от себя. И решил я так. «Добрые люди, — скажу я, — достославные деяния совершили святые Константин и Елена, как вы слышали в минувшем году на празднике оных святых. За нынешний год святые иных деяний не совершали. Ступайте с миром и выходите встречать государя Штефана. Как только станет известно о новых подвигах святых, коих мы нынче празднуем, будьте спокойны, я тут же доложу вам о них». Верно я говорю, матушка Илисафта?

— А? Про что ты, батюшка?

— Про святых царей. Верно ли я решил поступить?

— Верно, отец Драгомир. Ох, тяжек будет завтрашний день. Одного из зарезанных каплунов я велела отложить. Своими руками изготовлю его к обеду. Ни одному повару на свете не состряпать такого блюда. Оно так пришлось по вкусу византийскому императору Маврикию, что он возвел своего повара в боярский сан. От этого повара-боярина, принявшего схиму на Афоне в святой Зографской обители, осталась наука, как вымочить каплуна в вине и обжарить в масле; и передавалась она от игумена к игумену. А мой отец, ходивший на богомолье в Афонские монастыри, заплатил три золотых и перенял ту науку на кухне Зографской обители. Такое жаркое состряпаю — государь вовек не забудет меня!

— Так его к полудню ждать надо?

— Кого?

— Я спрашиваю, матушка, к полудню ли прибудет государь?

— К полудню.

— В таком случая я спасен. А насчет жития, я так и сделаю, как говорил. Благослови господь дом ваш! Ухожу. Скоро светать должно.

Священник ушел, постукивая посошком, и скоро исчез под сенью лип. Конюшиха Илисафта, поджидая мужа, прилегла на скамью, закуталась в свою лисью шубейку и протяжно зевнула. В доме и во дворе настала полная тишина. Конюшиха погрузилась в глубокий сон. Казалось, она совсем не дышит.

Петухи загорланили в курятниках позади сараев, другие чуть слышно откликнулись из далекого села. Конюший, мягко ступая, поднялся на крыльцо, задул свечи; потом вынес теплое покрывало и накрыл им жену. Войдя в дом, отыскал свое ложе в опочивальне, радуясь, что остался один и никто не нарушает тишину. Беззвучные песочные часы показывали второй час ночи.

Как только занялась заря и розовым сияньем коснулась открытого окна, конюший Маноле вздрогнул, словно кто-то тронул его за плечо и шепнул что-то на ухо. Он спал одетый. Затянув потуже пояс, он шагнул к опочивальне Ионуца. Но сына уже не было в постели. Симион успел зайти за ним и увел с собой. Маноле Черный решил узнать, что поделывает конюшиха, но едва он вышел в сени, до него донесся ее голос с другого конца дома, из поварни. Птицы зашумели в глубине двора. Забегали рысцой служители, подгоняемые приказами боярыни Илисафты.

Старый Ждер умылся холодной колодезной водой. Потом решил, что недосуг стоять перед образами в горнице. Перекрестился в сторону восходившего солнца, тряхнул седыми кудрями и заложил их пальцами за уши, потом надел шапку. Холопы, не дожидаясь приказа боярина, в ответ на его угрюмый взгляд поспешили подать оседланного коня. Конюшему Маноле уже шел пятьдесят шестой год, но, несмотря на почтенный возраст, он легко вскочил в седло. Слуги надели ему шпоры, подали в правую руку плеть, побежали к воротам. Всадник молнией проскочил в полураскрытые порота.