Братья Ждер

Татарин протяжно гикнул, вызывая паромщика с противоположного берега. Но тот почему-то не показывался из своей землянки. Татарин взглянул в сторону рощи. Ионуц, прежде чем спешиться, делал ему знаки, чтоб он торопился, Георге гикнул еще раз. И тут же, направив своего каракового иноходца вверх по течению, погнал его в воду.

Когда он выбрался на другой берег, вода ручьями стекала с его одежды. Татарин помчался ко двору Кристи Ждера. Вокруг все дышало негой и изобилием. Рабы и служители грелись на солнце — был праздничный день. У подъезда ждала колымага ляшского образца, запряженная четвериком. Кузов дорогого экипажа, покрашенный в зеленый цвет, висел на кожаных ремнях, смягчавших дорожную тряску. На конях была кожаная глянцевитая упряжь. Кучер, сидевший на козлах, был облачен в дорогой кафтан с позументами. Двое служителей держали коней под уздцы.

Для татарина все это было не внове. Проскакав мимо слуг, он соскочил с коня и вбежал на крыльцо. От его одежды и обуви летели брызги.

— Господи помилуй! Да что стряслось? — кричали цыганки, мгновенно очнувшись от ленивой дремоты.

— Где его милость боярин Кристя? — спросил татарин.

— Боярин наряжается к встрече с государем.

— Где он?

— Где же ему быть, как не в доме?

— Посторонитесь! — крикнул Георге, расталкивая цыганок.

Сперва показалась, величественно ступая, боярыня Кандакия, молодая, знаменитая своей красотою женщина. Белокурые, искусно уложенные волосы ее были в сплошных колечках и завитушках. Щеки слегка подрумянены, так же как и мочки ушей, в которых висели золотые кольца; брови — насурьмлены, чтобы оттенить голубизну глаз.

Она посмотрела на татарина сверху вниз, дивясь дерзости тимишского служителя. Сперва не узнала его, потом вспомнила.

— Приказ от конюшего! — крикнул Георге, да так громко, чтобы услышал и хозяин дома.

— Очень хорошо. Потерпи.

— Невозможно, матушка боярыня. Извольте собраться и ехать. Государь, того и гляди, прибудет, а вас в Тимише нет. А еще боярыня Илисафта от страха великого упала.

— Господи помилуй! Как же так? Государь прибывает, а нас там нет? — встрепенулась боярыня Кандакия, звеня колечками серег. — Кристя! Кристя!

— Что там? — послышался из внутренних покоев густой, неторопливый голос. — Татарва напала, что ли?

— Не вся. Только один татарин. Тимишский. Свекровь моя, конюшиха Илисафта, упала и теперь помирает. («Сохрани ее, господи, и прости мне ложь мою», — подумал про себя Георге и незаметно сплюнул в сторону.)

— Какая конюшиха? — спросил, вбегая, полуодетый казначей.

— Твоя родительница, кто же еще! — в страхе крикнула боярыня Кандакия. — А коли не помрет, так совсем изведет меня, из-за того что все женщины на свете съехались вовремя и встречали государя, одна я опоздала. Что не удосужилась я поспеть на праздник Нямецкой обители и даже в Тимиш. Остается смотреть отсюда на княжеский поезд, все равно туда не добраться нам. Со вчерашнего дня ты возишься и готовишься в путь, а вот и теперь еще не готов. Вчера с самого утра и до позднего вечера колымага стояла у крыльца. Слуги дважды распрягали коней, кормили и поили их. Сегодня опять колымага ждет с утра. А ты все ходишь из угла в угол, о чем-то думаешь и сам с собой разговариваешь.

— Никак не найду шелковый пояс, подарок Дэмиана.

— Там он. Посмотри хорошенько у изножья кровати. Я еще вчера положила его.

— Кто говорит, что маманя упала?

— Я говорю, честной казначей. Слышал я крик, знать, беда приключилась. Прошу твою милость надеть кунтуш и опоясаться саблей. А то конюшиха не успеет благословить тебя.

— С чего бы это с ней приключилось, скажи на милость? — вытаращив глаза, удивлялся третий сын Ждера, разыскивая недостающие части своего наряда.

Был он мужчина видный, одетый богато, самый толстый из всех сыновей Ждера.

— Вот так ты всегда, боярин Кристя, — горестно проговорила Кандакия, махнув рукой.

Правда, при этом, бегая во все стороны в поисках нужных вещей, мелькая с протянутыми руками тут, там, она хорошела на глазах. Наконец казначей переступил порог и влез в колымагу, которая закачалась и заскрипела под его тяжестью. Рядом с ним примостилась и боярыня Кандакия. Георге Татару поскакал к землянке на берегу — искать глухого паромщика. Кони быстро помчали экипаж. На первом же ухабе казначейша испуганно вскрикнула.

Езда была одной из величайших мук ее жизни. Сидя в колымаге, она то и дело пугалась и вопила. Сдерживая стоны, она со страхом переправилась на пароме через реку, боясь, как бы стремительные волны не понесли паром вниз по течению. Очутившись на берегу, она стала жаловаться, что приходится ждать в колымаге, пока переправят коней. А когда коней запрягли, опять начала вопить и вопила до самой тимишской усадьбы.