Братья Ждер

— Чур тебя, нечистая сила! Что же, охотно отвечу на твой вопрос, только невдомек мне, чему смеется честной народ? Теперь, когда все кругом угомонились, скажу: видите, и колокол уже не гудит. Пройдет малое время, и он возвестит прибытие господаря. Будет работы всем звонарям и тут, и в храме святого Иоанна, и у Введения, чтоб услышали святые на нижнем небе и послали весть повыше. Так, мол, и так, князь Штефан следует в Няменскую обитель. А там он перво-наперво протянет руку с булавой и сотворит правый суд по давней, двенадцатилетней тяжбе Некифора Кэлимана. Так вот, недолго засиделся я в Вынэторь, когда увидел, что от вотчины моей осталась половина, а виноградник в Бэйчень отнял у меня пыркэлаб [18] Чопей. Чур тебя, нечистая сила! Года не прошло, как сел я на коня и поехал после светлой седьмицы к государю в Сучаву. Приехал в воскресенье на святого Фому. Гляжу: на крепостных стенах — воины. Вход заказан. Прежней кутерьмы у ворот не видать. Стража преграждает мне копьем путь: «Нельзя!» — «Как так нельзя! Я — Некифор Кэлиман, приятель государев». — «Отойди на два шага, — приказывает стражник, — и жди!»

Взяла меня тогда тоска. Чур тебя, нечистая сила! — думаю. Выходит, и дружба в Молдове столь же коротка, как и княжеская власть. Прав был преосвященный Феоктист, когда, выйдя на Поле справедливости [19] помазать Штефана на княжение, вздыхал и жаловался, что в нашей стране власть устанавливается на недолгие годы, а то и на месяцы. Столько довелось ему помазать князей на царство, что правая рука у него заболела. Вот, к примеру, он помазал сына Богдана-водэ в дни святой пасхи. Чья очередь настанет на рождество?

Горемычная страна! Если и Штефан начнет гулять на свадьбах, то не миновать и ему аркана. Но я- то знал, что он человек умный и осмотрительный. Вижу — стражу завел надежную. И не пирует, а собирает войско. А вдруг начнет заигрывать с боярами, как делали все сыны Александру Старого? В молдавской земле правят верхние бояре, а у князей власть больно уж недолгая. Оттого-то и горевал владыка Феоктист.

Гляжу, едут на конях бояре, за ними — слуги. Стража скрестила копья. «Что ж, — думаю про себя, — это уже похоже на порядок». И радуюсь. В таком случае и на правду можно надеяться.

Стоим, ждем — вдруг заиграли трубы. Бояре расступились. Выезжает на коне князь, за ним — воины. Все мы поклонились. Потом опустился я на колени и низко понурил голову.

Князь остановился. Сердце у меня екнуло, когда он заговорил.

«Подними глаза, старшина Кэлиман, — приказывает государь. — Понимаю, что пришел ты бить челом о беде своей. Отныне получишь знак для свободного входа в княжескую крепость. Говори».

И откуда у меня только смелость взялась!

«Светлый князь, говорю. Настанет, возможно, час, когда мое дело рассудит боярская рада, та самая, где государь и вельможи его правят державные дела. А ныне я пришел пожаловаться моему молодому приятелю».

«Ступай в крепость и жди!» — повелел мне государь.

Вокруг него теснятся конники в кольчугах и шлемах. А в крепости я тоже увидел немало добрых воинов, и порядок был отменный.

«Приятель мой ведет себя разумно», — решил я про себя.

Подошли ко мне служители и повели в какую-то келью.

«Государь велел угостить тебя, — объяснил мне один из них. — Подожди тут до полудня, старшина Кэлиман; у его светлости дела в городе. Назначает пошлины львовским купцам. А как разделается с купцами и вернется в крепость, примет варшавских послов с грамотами. Князь Штефан-водэ повелел ляшским панам отдать в его руки Петру Арона, погубителя его отца».

«Неужто так и повелел?» — удивился я.

«Так и повелел».

Чур тебя, нечистая сила! — обрадовался я. Выходит, мой приятель Штефан-водэ трудятся, чтобы отдохнула правая рука владыки Феоктиста.

Ждать пришлось ровно столько, сколько было сказано. В полдень снова затрубили трубы. Засверкали на солнце воинские шлемы и латы. И такая настала тишина, что заробел я. Слышу, по крытому проходу звенят шпоры государя. А потом раздался и его голос. Вы, люди добрые, не знаете, что это за голос. А мне не раз доводилось слышать его на чужбине. У государя голос кроткий, только не советую вам довериться этой кротости.

«Приведите старшину Кэлимана», — повелел князь.

Предстал я перед ним. Он посмотрел на меня пытливо и улыбнулся.

Мы были одни.

«Говори, дед», — сказал князь.

Я все рассказал ему. Князь выслушал меня и по плечу похлопал.

«Дай срок, старшина Кэлиман. — проговорил он, — дай срок. — Вот закончу войну, затеянную мною, а там придет черед и твоему делу».

Я молчу, а про себя удивляюсь. Страна живет в мире, — самое время творить суд.

А князь улыбается, но глаза его смотрят сурово.

«Знай, старшина Кэлиман, говорит, что войну эту я веду против неурядиц на земле нашей. В Молдове усобицы гуляют, словно ветер в поле. Много владык нашел я тут. А быть должен один. Вот я и ополчился против тех самых бояр, что отняли у тебя вотчину. Стране нужен порядок во всех городах и селах, на всех торговых путях. Дозволь же мне закончить эту войну, старшина Кэлиман».

«Дозволяю, светлый князь».