Братишка, оставь покурить!

Словно в ответ на мои слова петли дверей опять заскрипели и в помещение вошел давешний солдат, так хорошо говоривший по-русски. Он тащил большой, видавший виды, алюминиевый поднос, на котором что-то стояло, накрытое стиранной тряпкой, которая должна было обозначать салфетку. Когда он водрузил помятый тускло-белый диск на столик и сдернул в него стираный лоскут, я, должен сказать, немало удивился. Потому что подбор блюд заметно отличался от привычного. Обычное наше меню большим разнообразием не баловало: на завтрак, как правило, давали паштет или сало, на обед нечто, что с некоторой натяжкой можно было бы назвать супом, — сваренные в бульоне из тушенки макароны или фасоль, ну и на ужин что-нибудь… А тут на тарелке бугрилась изрядная горочка жареной соломкой картошки, на другой лежал нарезанный ломтиками добрый кусок вареного мяса, оливки, вкус которых, я, должен признаться, никогда не понимал. Правда, привычно отсутствовал черный хлеб, ну да его тут вообще найти невозможно.

Русскоговорящий солдат еще не успел дойти до двери, когда я уже активно сглатывал обильно выделяющуюся слюну. Ну а апофеоз пришелся на тот момент, когда громко захлопнулась дверь и Радомир из кармана достал бутылку, как нетрудно было догадаться, с ракией.

— Давай, Костя, садись, поешь, а заодно мы с тобой и поговорим.

Уговаривать меня позавтракать было бы делом излишним. Потому что я уже был готов принять любое предложение, которое сейчас мне сделают. Все же желудок у мужчины — самое слабое место… Ну, не самое, быть может, есть у него и еще некоторые слабости, но одно из определяющих его поведение — это точно.

Махом проглотив стаканчик ракии, которую мне щедро нацедил Радомир, я азартно погрузил вилку в самую глубину исходящей ароматом картошки. Потянул вилку на себя — а на вразнобой гнутых зубьях остался только один маленький пережарившийся кусочек. Ну что ж, начнем именно с него. И я отправил его в рот.

М-м-м… Как же мало человеку нужно, чтобы отвлечься от неприятных мыслей!

— Я к тебе пришел поговорить по очень серьезному вопросу, Прсвет, — заговорил Радомир, опять наполняя мой стаканчик.

Это ж надо, какая неожиданность! — с сарказмом воскликнул я. Про себя. Потому что рот был занят пережевыванием той вкусноты, что мне принесли.

— Давай-ка сразу по второй, а потом продолжим, — предложил серб.

Кто-то, быть может, и возражал бы, а я не стану. Торопливо проглотив раскаленный вязкий ком, я взялся за посудинку.

— У нас военные второй тост как правило поднимают за женщин, — несмотря на неутоленный голод, не преминул я съязвить.

Именно съязвить, потому что не было сомнения, что разговор сейчас пойдет о Мириам.

Однако Радомир на язвительность моей реплики предпочел никак не реагировать. А может и в самом деле не заметил подоплеки моих слов.

— Что ж, раз у вас так принято, давай за женщин, — согласился он.

Выпили. И я опять принялся за картошку.

— Мы с тобой, надеюсь, друзья, Прсвет, — начал Станич. — А потому я буду говорить с тобой откровенно. Ты, Костя, попал в сложный переплет…

Как будто я и сам этого не знаю. Уже который день об этом думаю. Особенно последнюю ночь…

— Только давай без проникновения в мою запутанную судьбу, — попросил я, почувствовав, что первый, самый лютый, голод чуть отпустил и ему на смену спешит вторая волна, когда хочется не просто набивать утробу едой, а когда возникает желание вкушать нечто соблазнительно вкусное. — Мне кажется, что у тебя, или, скорее, у Славко, имеется ко мне реальное предложение и ты пришел его мне озвучить. Причем, пришел именно ты, потому что наш воевода опасается, что я не приму подобное предложение именно от него, в то время как тебе, как старому другу, я поверю. Разве не так?

Радомир неопределенно и, как мне показалось, немного смущенно пожал плечами.

— Причем у меня имеется вполне материальное подтверждение моей правоты, — добавил я.

Серб удивленно поднял брови:

— Какое подтверждение?

— Материальное, — повторил я. — Вот оно.

И я указал на картошку и мясо. Станич ухмыльнулся.

— А это? — он звонко щелкнул ногтем по горлышку бутылки и начал наливать по третьей. — Разве это менее материально?

Я тоже улыбнулся.

— Это? Это еще более материально. Но только я уверен, что ракия не от Славко, а от тебя лично.

— Почему ты так думаешь?

Наверное, со стороны моя физиономия изобразила хитрый прищур. Во всяком случае, мне бы хотелось, чтобы это именно так.

— Потому что ты такой человек, что к другу-арестанту с пустыми руками не заявился бы. А достать и особенно зажарить картошки даже тебе не по силам. Ну и самое главное: без высокого соизволения воеводы тебя сюда никак не пустили бы. Не так?

Он только усмехнулся, ничего не ответил. Я расценил это как подтверждение стройности цепи моих умозаключений. И от осознания своей дедукции стал еще снисходительнее.

— Ладно, Радо, так и быть, уговорил, давай говорить откровенно. Что ты мне хочешь сказать?

Серб тоже перешел на тон серьезный.

— Ты же знаешь, что я тебя уважаю и не стал бы советовать что-то плохое…

Я поморщился и бесцеремонно перебил его: