Братски ваш Герберт Уэллс

"Маленькая обсерватория астронома Огильви. Потайной фонарь бросает свет на пол. Равномерно тикает часовой механизм телескопа. В поле зрения трубы - светлый кружок планеты среди неизмеримого мрака мирового пространства..." Кто это вспоминает - он или я?

"...В ту ночь поток газа оторвался от далекой планеты. Я сам видел это... Я сказал об этом Огильви, и он занял свое место. Ночь была жаркая; мне захотелось пить. Я побрел к столику, где стоял сифон с содовой водой..."

Даже сахарская жажда не заставила бы рослого толстого мальчишку куда-нибудь побрести ни в тот день, ни во все последующие пятницы. Неделю за неделей, каждую пятницу, он сидел на том же месте в левой колонке парт, рядом с Асей Лушниковой, за Юриком Добкевичем, не отводя глаз от читавшей, шесть дней мечтая о волшебном седьмом дне, когда опять приоткроется это.

К весне это пришло к концу. Я не мог так просто оторваться от него. Я должен был еще раз, один, без помех, повторить мучительный и чудесный путь; еще раз увидеть, как под тонким молодым месяцем майский жук перелетает дорогу над Рассказчиком и Викарием, точно в тот миг, как "ближний марсианин высоко поднял свою тубу и выстрелил с грохотом, от которого содрогнулась земля"... И как пылал под действием теплового луча Шеппертон. И как героически погиб миноносец "Гремящий" ("Тандерер"; это в традициях Флота Ее Величества, а не "Дитя Грома" нынешних переводов!)...

Я жаждал вторично пройти в страхе по мертвым улицам Лондона и услышать душу выматывающее "улля-улля!" последнего оставшегося в живых чудища. И, задохнувшись, взбежать на Примроз-хилл, и оттуда, в лучах восходящего солнца увидеть станцию Чок-Фарм и Килбери, и Хемпстед и башни Хрустального Дворца - "с сердцем, разрывающимся от великого счастья избавления..."

Педагоги, даже лучшие, - странные люди. Я умолил Е. В. Корш дать мне на неделю маленький желтый томик, ковчег небывалого. Она вручила мне его, аккуратно перевязав красной ниточкой несколько страничек в конце. "Я пгошу тебя, Левушка, не читать этого. Там говогится о взгослых вещах, котогых ты еще не поймешь..."

С великим трудом, напросвет, держа книжку над головой, по-всякому, я исследовал странички, которых я почему-то "не пойму". Странное дело: я все понял.

Там говорилось, что марсиане размножались бесполым путем, посредством деления. Один детеныш-почка возник на теле родителя даже во время межпланетного пути.

Я пришел в недоумение.

В те годы я был страстным биологом. Книжка Вагнера о простейших не сходила с моего стола. Амебы и вольвоксы были моими ближайшими знакомыми. Все размножались точно так же почкованием, делением; о других, более совершенных способах размножения, я имел весьма смутное представление.

Я вернул книжку учительнице; она не заподозрила моего вероломства.

...Весной того года - года перелета Блерио через Ламанш я добыл "Машину Времени" в одном переплете с чудесной "Волшебной лавкой". Потом "Невидимку", потом "Войну в воздухе".

Когда никто не видел, я лил тайные слезы: ведь "маленькое тельце Уины осталось там, в лесу..." Ведь медленно, начиная с красноватой радужины, как фотонегатив "проявлялось" обнаженное тело альбиноса Гриффина, лежащего мертвым на свирепой земле собственнической Англии.

Как пришибленный, целыми часами, вглядывался я в трагически медленный закат огромного тускло-красного солнца над Последним Морем Земли. И сейчас, как самое страшное видение мира, мерещится мне в тяжелых волнах этого моря "нечто круглое, с футбольный мяч или чуть побольше, со свисающими щупальцами, передвигающееся резкими толчками" - последняя ставка жизни, проигранной уэллсовским человечеством... Данте и Виргилмй

Как передать всю силу воздействия, оказанного им на мое формирование как человека; наверное - не на одно мое?

Порою я думаю: в Аду двух мировых войн, в Чистилище великих социальных битв нашего века, в двусмысленном Раю его научного и технического прогресса, иной раз напоминающего катастрофу, многие из нас, тихих гимназистиков и "коммерсантиков" начала столетия, задохнулись бы, растерялись, сошли бы с рельс, если бы не этот Поводырь по непредставимому.

Нет, конечно, - он не стал для нас ни вероучителем, ни глашатаем истины; совсем не то! Но кто его знает, как пережили бы юноши девятисотых годов кошмар первых газовых атак под Ипром или "на Бзуре и Равке", если бы у них не было предупреждения - мрачных конусов клубящегося "черного дыма" там, в "Борьбе миров", над дорогой из Санбери в Голлифорд.

Как смог бы мой рядовой человеческий мозг, не разрушившись, вместить Эйнштейнов парадокс времени, если бы Путешественник по Времени, много лет назад, не "взял Психолога за локоть и не нажал бы его пальцем маленький рычажок модели"...

"...Машинка закачалась, стала неясной. На миг она представилась нам тенью, выхорьком поблескивающего хрусталя и слоновой кости, и затем - исчезла, пропала... Филби пробормотал проклятие..."