На лице ее мелькнула радость и тут же снова скрылась за обычной маской бесстрастия. Хилери направился к двери, и нижняя губка у девушки стала опускаться.
- До свидания, - проговорил он.
Маленькая натурщица покраснела и задрожала. "Ты даже не смотришь на меня, - как будто говорила она, - ты не сказал мне ни одного ласкового слова". И вдруг бросила жестко:
- Теперь я больше не пойду к мистеру Леннарду.
- Так, значит, вы были у него?
Торжество, потому что ей удалось привлечь его внимание, страх, оттого что она призналась, мольба, стыд, смешанный с обидой, - все это отразилось на ее лице.
- Да, - ответила она.
Хилери молчал.
- Когда вы не велели мне больше приходить, мне было уж все равно.
Хилери по-прежнему молчал.
- Я ничего плохого не сделала.
В голосе ее слышались слезы.
- Нет, конечно, нет, - сказал Хилери.
Маленькая натурщица всхлипнула.
- Ведь это ж моя профессия!
- Да-да, - ответил Хилери, - разумеется.
- Мне-то что, пусть думает обо мне, что хочет; я к нему больше не пойду, пока мне можно ходить сюда.
Хилери коснулся ее плеча.
- Ну-ну, - сказал он и открыл парадную дверь.
Маленькая натурщица вышла с сияющими глазами, вся трепеща, как цветок, получивший после дождя поцелуй солнца.
Хилери вернулся к мистеру Стоуну и долго сидел, глядя на задремавшего старика, оперев о ладонь тонкое лицо с напряженной улыбкой, с морщинкой между бровями. "Мыслитель, раздумывающий о действиях" - так могла бы быть названа подобная статуя.
ГЛАВА ХХХ
ПОХОРОНЫ МЛАДЕНЦА
В соответствии с инстинктом, таящимся глубоко в натуре человека, - не скупиться на внимание и затраты по отношению к тем умершим, к которым при жизни мы проявляли небрежность и скупость, - от дома номер один по Хаунд-стрит двинулась похоронная процессия из трех карет.
В первой стоял маленький гробик, и на нем лежал огромный белый венок - дар Сесилии и Тайми. Во второй ехали миссис Хьюз, ее сын Стэнли и Джошуа Крид, в третьей - Мартин Стоун.
В первой карете царило вместе с запахом лилий молчание, окутывая собою того, кто за свою коротенькую жизнь произвел не очень много шума, - маленькую серую тень, которая так незаметно вошла в жизнь и, улучив минутку, когда про нее забыли, так же незаметно из нее ушла. Никогда еще этому существу, отмытому до неестественной белизны, обернутому в единственную новую материнскую простыню, не было так покойно, так удобно, как сейчас в этом простом гробике. Далекий от людских стремлений и борьбы, он направлялся к вечному успокоению. Его кустик алоэ зацвел, и ветер - как знать, быть может, то был сам маленький путник в вечность - шевелил листы папоротника и цветы похоронного венка, лежавшего между двумя открытыми окнами кареты, - единственной, в которой довелось ездить младшему сыну Хьюзов. Так он уходил из мира, где все люди были его братьями.