Братство бумажного самолётика

– Что хотим в училище на механизаторов поступать, – предложил Ян. – В Перми. Почему нет? Мы не самые тупые с тобой, если сдать экзамены хорошо, можем и по-настоящему попробовать.

– Пермь… – мечтательно вздохнул Пол. – Город, помнишь? Улицы, дома старые, трамвай. Он звенел. И Кама там широкая какая…

– Не то что здесь, – подтвердил Ян. – Ну, чего? Решили?

– Решили, – кивнул Пол. – Давай сегодня ещё почитаем только, да?

– Ну а то, – Ян улыбнулся. – У меня там глава сейчас такая…

– Какая?

– Как про нас с тобой, и Комара, – Ян коротко глянул в текст. – Там про щенков как раз. И есть такой щенок, Лип-Лип, который Белого Клыка гоняет, и жить ему не даёт. Хочу понять, чем всё с ним кончится.

– О, интересно, – оживился Пол. – Может, там есть что-то про то, как можно прищучить Комара?

– Не знаю, не уверен, – Ян прижал пальцем строчку, которую читал. – До этого я пока не дочитал.

– Так дочитай побыстрее, – попросил Пол. – Мы с тобой давно уже «крысой» не были, забыл? Скоро опять заставит ведь. Может, в книге есть про то, как отвертеться?

* * *

Следующие дни они провели преимущественно на вышке, читая – только одно обстоятельство в эти дни смущало их, и заставляло волноваться. Обстоятельством этим стал самолётик, в котором Амрит писал какие-то совершенно ужасные и невозможные вещи про Сферу; вещи, которые они при всем желании не смогли сперва воспринять всерьез. Какие-то капсулы, клетки, засохшая кровь, люди, которые боролись за свободу – там, на Сфере, где такое, кажется, невозможно в принципе. Здесь, на Планете, никто за свободу не боролся, потому что все и так считались свободными, но вот только Ян, перечитав сбивчивое письмо Амрита, задумался, и всерьез – о свободе, и том, что им всем говорят, и что есть на самом деле.

Они свободны? Правда? Фрол Савельич на каждой линейке вставляет в свою пространную речь что-то про то, что, мол, Планета выбрала свободу, и все её жители свободны, и они, неразумные дети, должны быть благодарны тем, кто их от несвободы спас. Но… правда ли это? Вот, например, взять химичку. Жила Мария Львовна в Перми, правильно? А теперь она живет в Морозново, в комнате женского общежития, и спасибо еще, что в отдельной. Почему она там живет? А потому что её из Перми перевели сюда. Приказом.

Разве это свобода? В Пермь, к маме с папой, в свою квартиру, Мария Львовна может только в гости съездить, потому что ей положено быть в Морозново, и она будет в Морозново.

Или они, братья Фламма. Амрит писал, что они свободнее, чем он – но разве это свобода? Да, летом они, невзирая на запреты, уходят из детдома, и бывают в каких-то местах неподалеку, но попробуй, погуляй так во время учебы. Фрол самолично голову открутит, воспитатели за подобные прогулки могут избить, не трогают разве что Комариную банду, да и то лишь из опасений мести – остальных же мутузят за милую душу. Разве что вечером можно куда-то податься, да в каникулы, а так? Нет и нет. И документов у воспитанников нет, а без документов даже в поезд не сядешь, или в автобус, для этого паспорт требуется. И подписанная объяснительная, почему ты куда-то едешь, и надолго ли.

Нет, это не свобода.

Просто… Просто все они, вообще все, настолько привыкли к этой своей несвободе, что перестали её замечать. По слухам, например, док с математичкой через две недели на море собрались. На юг куда-то. Так вот, перед тем, как ехать, они придут вдвоем (потому что муж и жена) к Фролу, занесут ему конвертик с деньгой, и только после этого Фрол выправит им дорожные документы, и выдаст из сейфа их паспорта. На время, как только приедут, тут же заберет обратно.

Это совсем не свобода. Это что-то совсем другое. И зря Амрит думает, что тут лучше, чем у него там, потому что тут не лучше, и…

…и, получается, что нигде не лучше?

Мысли эти нет-нет, да и возникали у Яна в голове, и, кажется, Пол думал о том же самом, потому что на пятый день чтения подсунул Яну рассказ про лошадь, дикую лошадь, которая называлась «мустанг», и Ян в результате так увлёкся, что отобрал у Пола книжку, и прочел рассказ целиком – особенно его поразило окончание. Поразило до боли, до немого внутреннего крика: «…остался лежать там бездыханный, но… свободный». Ощущение от этого рассказа оказалось настолько сильным, что Ян молчал до самого ужина, осознавая, почему до этого после чтения так же молчал Пол.

* * *