Братство любви Николая Неплюева. В 2-х кн. Кн. 2

Прежде всего я должен сказать, что истинно верующий тот, кто может по примеру апостола Павла сказать: Я знаю, в кого верую[53], буквоедом быть не может; это слишком противно всему духу учения Спасителя. Верующим буквоедом может быть только христианин по названию; тот, кто родился христианином и по рутине считает себя таковым, но не крещен ни духом, ни огнем; он может быть очень ученым теологом, может даже занимать в церкви поместной очень высокое положение и все же не уметь ни чувствовать, ни жить по-христиански и быть убежденным наперекор Спасителю и апостолу, что христианство есть именно жертва и пища, а не милость, мир, любовь и радость о Духе Святе.

Такая вера ни живою, ни разумною быть не может; она непременно мертвая и слепая вера в букву мертвящую, которая и в жизнь вносит ту мертвящую струю, которая составляет для многих роковой соблазн, затемняя понимание жизненного значения религии, Откровения и церкви, полагая непроходимую пропасть между догматом, обрядом и повседневною практикою жизни.

Посмотрим, как относится верующий буквоед к историческим фактам, рассказанным в Библии, и к букве, без которой святое вдохновение избранников Божиих, этот таинственный голос, который был в них, не был бы переведен на лепет человеческий, не стал бы достоянием всех. Верующие буквоеды неизменно придают и фактам и букве самодовлеющее значение, совершенно застилающее собою, часто даже совсем упраздняющее не только понимание заключенного в этих внешних формах факта и буквы животворящего духа, но даже возможность предположить в них необходимость этого внутреннего содержания.

Придавая фактам и букве самодовлеющее значение, они и тем не ограничиваются, а преувеличивают это значение до очевидного абсурда, нимало не сообразуя понимание отдельного факта и буквы с животворящим духом всего откровения, делая из них кумиров, поклоняясь им и делая для себя таким образом невозможным соглашение не только с теми, кто верует в единого Бога Отца, но и со всеми теми, кто обладает простым здравым смыслом; это слепые фанатики, которые из-за факта и буквы готовы во всякое время пожертвовать и животворящим духом Откровения, и возможностью жить по вере на земле.

Библия содержит повествование о фактах непосредственного воздействия промысла Божия, о жизни народа избранного и жизни святых избранников Божиих.

Говоря о первых, буквоеды главное внимание обратят на то, в какое время, где и при каких обстоятельствах совершилось данное событие, и таким образом навяжут убеждение, что главная суть в голом знании факта и его деталей, а не того животворящего духа, который облечен в оболочку данного факта, ради которого этот факт и был занесен на страницы книги жизни. Воздействия промысла Божия неисчислимы; из бесконечного числа их Божественное Откровение повествует нам именно о тех, которые имеют значение для духовного воспитания человечества. Именно на это жизненное значение факта воздействия промысла Божия буквоед не обратит никакого внимания и факт разумной воли верховного разума мира обратит в непонятную прихоть всемогущего кудесника, и радостное создание стройной гармонии воли и мысли Творца подменит тяжелою обязанностью слепой веры в бессмысленные факты. Таким путем они свет обращают во тьму, радость – в страдание, веру в разумного Бога – в суеверный страх перед прихотями грозного абсолюта, и любовь к любвеобильному Отцу – в рабскую угодливость перед всесильным властелином. Они оклеветали религию, эти услужливые буквоеды, которые воистину много опаснее любого явного врага, они дали повод говорить о религии, в которой все разумно и стройная мудрость, что надо прежде отказаться от разума, чтобы потом слепо верить в пеструю груду очевидных нелепостей.

Говоря о фактах, относящихся ко жизни народа избранного, буквоеды неизменно придают и им самодовлеющее значение; для них имя местности или города, размеры ковчега, вообще, обстановка события имеют большее значение, чем тот внутренний смысл, благодаря которому это событие удостоилось быть занесенным на страницы Библии. Они так убежденно узки в своих воззрениях, что неизменно заражают читателя узостью мысли. Для того, кто, читая историю народа избранного, вообразит, что то или другое событие имеет местный или временный характер, что то, что относится к Иерихону или Иерусалиму, не имеет никакого отношения к Петербургу, и то, что относится к евреям – никакого отношения к современным нам русским, французам или немцам, для того глубокий смысл священной истории народа избранного сужен до размера относительного интереса простой летописи, причем так удобно злой воле успокаивать совесть нелепыми софизмами.