Братство обреченных

— Это как в анекдоте, — произнес Куравлев. — Девятого мая сорок пятого года начальник немецкого концлагеря построил всех военнопленных. Вышел перед строем в парадной форме. Тут же солдаты стоят с автоматами. Начальник и говорит: господа заключенные, господа солдаты, война закончена. Все свободны. Всем спасибо.

— А нам с тобой приказали подежурить для подстраховки, — ответил Шилкин в тон Куравлеву, — так что вас, Штирлиц, я попрошу остаться.

«Наверняка сказали только ему, — подумал Куравлев, — просто скучно торчать тут одному».

На лестнице сидел дежурный и читал книгу. Когда подошли Куравлев и Шилкин, он подвинулся, чтобы они могли пройти.

— Что читаешь? — спросил Куравлев.

— «Глубокая разработка», — дежурный показал обложку с фамилией модного автора, писавшего боевики про спецслужбы.

— Дашь потом почитать?

— Надо будет у хозяина книги спросить.

Удивительно, но особой популярностью в этом подразделении пользовались боевики и детективы… Из рук в руки переходили истрепанные до дыр «Тайное внедрение», «Дешевая легенда» и «Секретный псевдоним». Настоящие тайные агенты запоем читали о похождениях книжного суперагента Матерого. У него были хоть и выдуманные (и абсолютно нереальные), но приключения. А в их жизни хоть и настоящая, но — тоска.

— Как прошел день? — поинтересовался Шилкин. — Ходоки не доставали?

— Приезжали новые русские на «мерсе», — ответил дежурный, — все такие навороченные, как положено. Спрашивали, можем ли проект коттеджа сделать. Я их вежливо послал, сказал, что у нас архитекторов в штате нет, только прорабы.

— Зря ты людей прогнал, мы бы им намалевали что-нибудь, заодно и деньжат подзаработали, — весело произнес Куравлев.

Это была дежурная шутка. Их подразделение было зашифровано под штаб спецстроя. Поэтому сюда часто заходили люди: кто хотел попросить солдат для ремонта, кому нужен был проект. Их называли ходоками. Дежурный вежливо выпроваживал гостей под благовидными предлогами. Причем все должно было звучать убедительно и не вызывать подозрений. Офицеры шутили, что для полной конспирации надо бы сколотить бригаду по ремонту: и гостайну поддерживать, и семейные бюджеты пополнять.

Впрочем, большинство прохожих не интересовались, что находилось в этом неприметном особняке недалеко от центра Оренбурга. Мало ли скучных государственных организаций вокруг. Причем на той улице все дома были похожи друг на друга — однотипные, унылые. Если спросить какого-нибудь прохожего, что здесь такое, тот только плечами пожмет: «Что-то военное?» Потом присмотрится к табличке: «О, строители. Мне, кстати, забор пора на даче подправить». И невдомек прохожему, что находилось тут особо секретное подразделение ФСБ — оперативно-поисковое отделение. Проще говоря — наружка. Или топтуны.

Единственные, кто носил здесь форму, — это дежурный и помощник дежурного. У них был черный кант и эмблемы военных строителей. Остальные сотрудники — серые мужчины в гражданском с незапоминающимися лицами.

— Сколько нам сидеть? — спросил Куравлев у Шилкина, когда они вошли в свой кабинет.

— Еще часа полтора.

«Только бы не начал про машину», — подумал Куравлев. Вдруг ему показалось, что в Шилкине что-то не так. Что именно — он не мог понять. Просто было какое-то нарушение в линиях тела, в красках вокруг. Если бы Куравлев нарисовал его сейчас, получилась бы картина, пропитанная безнадегой. Почему — бог знает. Просто он так чувствовал.

До службы в конторе у каждого из этих людей был свой, особый путь. Но когда дорожки сошлись, люди вдруг стали неуловимо похожими друг на друга. А судьбы как будто писаны под копирку. Взять тех же Шилкина и Куравлева. Они — ровесники. Женились в один год. У них родились дети-погодки. Только у Шилкина две дочки, у Куравлева — сын и дочь. Оба жили в двухкомнатных квартирах и стояли в очереди на улучшение. Они были старшими лейтенантами, занимали одинаковые должности, сидели за одним столом. Делили один сейф на двоих. У Шилкина верхнее отделение, у Куравлева, соответственно, нижнее.

Почему так произошло? Что соединило этих людей? Кто знает. Вот только Шилкин в последнее время собирался покупать машину. А Куравлев — нет. Может, тем самым один из них разрывал невидимую связь?