Братство охотников за книгами

Поскольку евреям запрещалось набирать войско, носить мечи и даже ездить верхом, они были вынуждены создать невидимую армию, без гарнизона и арсенала, которая действовала под самым носом у надзирателей. Благодаря общему языку и системе передачи сообщений они веками сохраняли единство без земли и без царя. Людовик XI всегда восхищался тем, как раввины распространяют свое учение, невзирая на все границы, как они создают невидимые связи, объединяющие их народ. Как и они, он пытался сделать французский официальным языком королевства и только что подписал указ о создании почтовой службы. Молодой монарх правил пребывающим в состоянии хаоса скопищем провинций, которые без конца искали друг с другом ссоры. Бретонцы, бургундцы, савояры, гасконцы разговаривали на разных языках. Как могли они друг друга понять? Возможно, Гамлиэль предоставит документы, на которые рассчитывает король Франции, чтобы утвердить свою власть от Пикардии до Лотарингии, от Лангедока до Нормандии и воспрепятствовать влиянию Римской церкви на своих подданных?

Франсуа слушал объяснения раввина с обостренным интересом, начиная понимать истинный размах деятельности Гамлиэля, влияние, которое он оказывал отсюда, из своего кабинета в Цфате, значение трудов, которые он распространял. Неужели это он тайный сообщник Медичи? И покровитель Фуста? И будущий союзник Людовика XI?

Вийон не мог прийти в себя. Ему было трудно представить правоверного иудея, который настолько озабочен просвещением человечества, что открывает тайные типографии, публикует неизданные сочинения Лукреция и Демосфена, собирает математические и астрономические трактаты — некоторые из них опровергают догмы его религии. И потом, Франсуа не понимал причин, по которым мудрец со Святой земли мог трудиться рука об руку с идолопоклонниками из Флоренции и тем более с духовными лицами, такими как Шартье. Разве что он преследует иные цели, чем его знатные союзники. Не ставя их об этом в известность. Совсем как Франсуа, который нисколько не верил в добрые намерения ни тех ни других и ждал момента, когда можно будет выпутаться из этой истории.

*

Пока секретарь готовил заказы, раввин Гамлиэль спокойно беседовал с Федерико. Итальянец говорил о Земле, которая уже не была центром Вселенной, и о Флоренции, по его словам, ставшей отныне как раз этим самым «пупом земли». Раввин слушал его с несколько снисходительной учтивостью. Когда книги были упакованы, Гамлиэль извинился перед французами, попросив их немного подождать. Он поднялся и сделал знак Федерико последовать за ним в смежную комнату.

В проеме двери, которая осталась приоткрытой, Франсуа увидел, как раввин передает торговцу широкий свиток, а тот его бегло просматривает. Обветшавшие полосы были неравной ширины и с обеих сторон свисали длинной желтоватой бахромой, похожей на солому или сухие стебли тростника. Сам свиток — не бумага, не пергамент — подобно листу растения, был испещрен бороздками и прожилками. Сидя слишком далеко, чтобы разглядеть каждую деталь, Вийон увидел лишь беспорядочное скопление охровых пятен на синем фоне и множество пересекающихся линий и стрелок. Цвета настолько потемнели от времени, что рисунок можно было различить с трудом, но в целом изображение напоминало морскую карту. Однако многочисленные пятна вряд ли были островами или континентами Земли. Возможно, это была старинная карта какого-то мифического мира.

Уловив в голосах мужчин внезапно изменившуюся интонацию, Франсуа прислушался. До сих пор беседа Гамлиэля и Федерико велась на испанском — единственном романском языке, которым владел раввин. Хотя Франсуа с трудом мог понять суть разговора, он был уверен, что теперь диалог ведется на совсем другом языке: это был какой-то гортанный диалект, который, несмотря на явно семитское звучание, не походил ни на древнееврейский, ни на арабский.

Флорентинец вышел из комнаты, держа под мышкой таинственный свиток, и сразу распрощался. Он вежливо извинился, пояснив, что рано утром должен вновь пуститься в дорогу. На сей раз путь лежал в Назарет, где он надеется заполучить редкий сирийский манускрипт. Это внезапное прощание удивило Вийона: итальянец даже не осведомился о намерениях своих попутчиков-французов.