Братство охотников за книгами

Скорпион зарыл яйца в песок и убежал, выставив вперед полусогнутые клешни. Айша посторонилась, чтобы не наступить на него. Она шла по белесому берегу, недалеко от того места, где жена Лота, обернувшись на Содом, превратилась в соляной столб. Ни ветерка; камни, казалось, плавились на солнце. По глади воды металась тень ястреба. Здесь все было соткано из тишины. Айша знала, как Франсуа ненавидит этот мертвый штиль. Утром он, весело улыбаясь, пропел ей новое стихотворение, но голос был грустным, как у птицы в клетке. Ему был нужен гомон толпы, уличный шум, эта сладостная музыка из смеха и брани. Может, он тоже обернется, как жена Лота?

А если да, посмеет ли Айша упрекнуть его в этом? Франсуа безропотно преодолевал бескрайние пространства песчаных дюн, их поцелуи солью высыхали у него на губах. Смогла бы она так же слепо следовать за ним по грязным улочкам парижских предместий? Рано или поздно ее повелители — ветер и песок — предъявили бы на нее свои права. Она бы слишком жаждала света. И свободы, как и Франсуа.

*

Выше по склону, в пещере Вийон и Авиафар склонились над столом. Авиафар переводил текст Луки. Франсуа едва мог поверить собственным ушам: хотя юноша ни разу не покидал Святую землю, его французский был превосходен. Он научился языку у монахов. С юных лет он изучал его с единственной целью — глубже понять Тору. Как и многие другие, Вийон не знал, что древнееврейская Библия усыпана комментариями на старофранцузском. Вот уже много столетий иудеи всего мира, где бы они ни жили: в Испании или в России, в Константинополе или в Чанданнагаре, — читают ее с разъяснениями Раши, раввина из французского города Труа. Когда этот житель Шампани не мог отыскать соответствующий еврейский термин, позволявший точно выразить тот или иной оттенок священного текста, он призывал на помощь тонкий и образный французский язык. Чтобы лучше постичь мысль учителя, Авиафар захотел изучить язык, на котором тот изъяснялся так выразительно и точно. Так что Авиафара выбрали в спутники Вийону не из-за его военных умений, а для того, чтобы он служил переводчиком и секретарем, чтобы помогал в миссии, доверенной ему братством.

*

Дружба двух людей, зародившаяся в долгом совместном пути, крепла день ото дня. Авиафар продолжал вести Франсуа по новым тропинкам, держа его за руку. Ведь толкования Библии так же извилисты, как пересохшие русла рек. И тоже на первый взгляд никуда не ведут. Понять споры мудрецов порой столь же непросто, как искать следы газели на каменистом берегу, их вопросы колючи, как иглы кактуса. Сладкий плод мудрости невозможно сорвать, не оцарапав до крови ладони, не погрузив руки в самую гущу ветвей. Извилистые ущелья были Вийону непривычны. Его отчизна — зеленые луга Пикардии, холмы Турени, где на горизонте всегда виднеется колокольня, а придорожные распятия и статуи несут успокоение сбившемуся с дороги путнику. Он забавлял Авиафара, открывая ему тайны других мудрецов — торговцев, браконьеров, охотников на диких голубей, которым тоже было что сказать.

Сейчас Авиафар и Франсуа трудились над текстом Луки, стирая подошвы сандалий, меряя шагами берег, покрытый мелким галечником, чувствуя странное единение и сплоченность. Ведь оба они, иудей и «идолопоклонник», ждали от Бога не только сострадания и милосердия, но и ответа. Тем не менее Вийон не переставал удивляться выбору молодого талмудиста.

*

Лука говорил о женщине больше, чем другие апостолы. Будучи врачом, он смотрел на нее пристальнее своих современников. Хотя Лука никоим образом не сомневался в непорочности Марии, для него это было не так уж и важно. Величие Матери Христа в его представлении заключалось не в чудесном рождении Иисуса, а в том, что Она была советчицей и вдохновительницей. «Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце Своем».

А эти слова — не что иное, как сомнения и вопросы, непозволительные для приверженцев строгих догм. С помощью дерзких комментариев к текстам Луки, которые Вийон напишет собственным пером, братство хотело побудить к действиям тех, кто в Англии, Праге или Пфальце пытался реформировать Церковь. В чешских гуситах, в оксфордских прелатах Иерусалим видел союзников куда более верных и надежных, чем ученые-гуманисты. Их доктрина не расходилась с заповедями Моисея. Но этих ревностных христиан инквизиция подвергала таким же преследованиям и гонениям, как и иудеев.

Братство могло бы обратиться к одному из своих ученых и произвести на свет какую-нибудь правдоподобную фальшивку. Но глава братства полагал, что только истинный христианин, пострадавший от власти священников, сумеет найти нужные слова, разговаривая с людьми, которые сегодня борются с папской тиранией. Он долго искал подходящего человека среди строптивых монахов, священников-раскольников, всевозможных мистиков, но ему не могло прийти в голову, что такого человека епископ Парижский поднесет ему на блюде. Причем с молчаливого согласия короля Франции.