— Ну, и чего звал? — Устроившись на корточках рядом с телом Судьи, Сэм вопросительно посмотрел на Михаила: — О как?! Ты и броню с него снять сумел, — одобрительно покачал он головой, приметил, что тело, лежащее перед ним, выглядит гораздо тощее, если можно так выразиться. Покрутив головой, он нашёл и броню, она, сложенная аккуратной кучкой лежала на расстеленном за Самсоновым плаще, ранее принадлежавшему одному из боевых братьев.
— Это было несложно, сэр, — не стал набивать себе цену капитан: — Крепёж стандартный, сама бронька — типовая, — обернувшись назад, он, с натугой приподнял наплечник: — Вот только толстая она — жуть. Думаю, килограмм на шестьдесят, шестьдесят пять потянет.
— А он в ней, — постучал пальцами по грудной поверженного механизма Сэм: — Едва не танцевал. Однако…
— Но это не самое главное, сэр. — Усмехнулся в ответ капитан: — Надеюсь, — он мотнул головой отгоняя невесть откуда взявшуюся мошку: — Аппетит я вам не испорчу?
— Чем?
— А вот, смотрите, — положив руку на грудной Судьи, он, одним пальцем прижал едва заметный в начавших сгущаться сумерках, выступ, и, помогая себе второй рукой, раскрыл грудь механизма.
Поначалу Сэм ничего такого, что могло бы испортить ему аппетит не разглядел — раскрывшаяся настежь грудина демонстрировала вполне себе мирные механические потроха — силовой набор, отдалённо напоминающий человеческий скелет, пучки разноцветных проводов, какие-то трубочки, цилиндрики — в общем ничего такого, что могло бы испортить аппетит здоровому мужику, не только привыкшему возится с подобным хламом, но и проведшему весь день на свежем воздухе, занимаясь при этом весьма тяжёлой — и в физическом и в моральном смысле, работой.
— Вы ниже гляньте, сэр, — каким-то сдавленным голосом проговорил Самсонов и, словно извиняясь, добавил: — Извините, сэр. Третий раз это вижу, а всё одно — пробирает.
— И что тебя пробирает? Тут и пробирать-то нечему, — удивляясь словам капитана пробормотал в ответ Сэм, ведя глазами по мешанине искусственных потрохов вниз — к животу Судьи. Там, расположившись на месте, где у обычных, в смысле живых людей, располагался желудок, что-то стеклянно поблескивало, скрытое особо густой путаницей проводов.
— И что это за хрень? — Сэму пришлось наклонился над тазом Судьи, запустив обе руки в скопление проводов, прежде чем и его и Дока глазам предстал небольшой, сантиметров двадцать в диаметре, стеклянный цилиндр, сквозь заполнявшую которого муть что-то неясно — желтоватый жидкость скрадывала очертания, белело.
— Создатель! — Врач, по своему характеру работы, первым опознавший плавающий за стеклом объект, отшатнулся изрыгая проклятия в таких комбинациях, что Сэм, считавший себя пусть не знатоком ругательств, но профессионалом в данной теме, вздрогнул, поражённый глубиной познаний всегда вежливого и тактичного врача. Впрочем, шоковое состояние от услышанного продолжалось недолго — в следующий момент, объект, словно желая проявить себя во всей красе, придвинулся к стеклу, заставляя теперь уже Сэма судорожно и гораздо беднее чем Док, выматериться — омываемый мутной жижей, в цилиндре плавал человеческий мозг.
— Вы как, сэр? — Голос Михаила, полный сочувствия, привёл его в чувство: — Того, ну желудок опорожнить, не тянет? А то мы все тут, — кивнул он на сидевших рядом, нахохленных бойцов: — Раза по два уже.
— Это то, что я думаю? — Не отвечая на вопрос капитана, повернулся Сэм к Жвалгу, торопливо забрасывавшему себе в рот горсть пилюль: — Ты чего Док?
— Так лучше будет, — дернул тот головой в ответ: — Взять всём, — протянул он по штуке каждому: — Глотайте, поможет.
— Может грамм по двести, а? — С затаенной надеждой поинтересовался один из бойцов, но видя непреклонность во взгляде врача, вздохнул и покорно принялся грызть горькое снадобье.
— Так что, это то, о чём я думаю? — осведомился Сэм, запивая остатками воды в пущенной по кругу фляги Дока.
— Хуже, — мрачно пробормотал в ответ Жвалг принимая и встряхивая флягу: — А мне оставить? — Обиженным тоном поинтересовался он: — Всё ж выжрали, товарищи, мать вашу, боевые!
— А тебе-то зачем? — Действие лекарства было практически моментальным, и Сэм чувствовал, как между ним и только что испытанным потрясением вырастает колышущаяся полупрозрачная стена, делая увиденное нечетким и каким-то смазанным, мягким, расплывчатым, без острых граней, вызывавших прежде тошноту: — Зачем тебе вода? — Повторил он, наслаждаясь этим чувством: — Ты же врач, а значит — привык к этой гадости. Да и к другой тоже… Ты лучше скажи нам, — опасаясь снова испытать шок он бросил короткий взгляд на распахнутый живот Судьи: — Это то, что я думаю? Мозг человека?
— Хуже, — мотнул головой врач: — Это мозг ребёнка.
— Ты уверен? — несмотря на медикаментозную блокаду, грудь резанула боль, а к горлу вновь подкатил тошнотный комок, и, с трудом преодолев его давление, он повторил: — Ты в этом уверен?
— Абсолютно. Пациенту, кхм… Лет десять, не больше.
— То-то он с нами в салочки играть кинулся, — спрятав лицо в ладони, простонал-выдохнул Михаил: — А мы его того, убили.