Братство страха: Роман о Майкрофте Холмсе

— Да, — ответил я после паузы, показавшейся мне бесконечной. Я не хотел отвечать этому мерзавцу, напротив, желал бросить ему вызов, но, увы, я находился под действием распыленного в воздухе наркотика, и не мог владеть своим телом. Сквозь полудрему, от которой я все еще не смог избавиться, я удивился, почему на допрашивающего меня немца не действует наркотик, которым я был усыплен.

— Вам нужно сделать что-нибудь еще, не так ли? — с фальшивым добродушием в голосе задал он следующий вопрос.

В этом вопросе скрывался какой-то подтекст, вызвавший у меня тревогу, но в моих мыслях была такая неразбериха, что я не смог уловить ее причину.

— Да.

Тут немец отбросил все попытки подделываться под добродушие.

— Что?! — вскричал он, будто подгонял упрямую лошадь.

— Какой-то шотландец, — пробормотал я, пытаясь преодолеть испуг. Я должен что-то скрыть от этого человека, вспомнилось мне. — Мне нужно найти его.

— Да, — нетерпеливо сказал немец. — Именно это вы должны сделать для Викерса в Германии, не так ли?

— Да. — Я был доволен тем, что могу отвечать правду, так как внезапно почувствовал, что неудовольствие загадочного немца может оказаться очень опасным для меня.

— Вы должны сделать в Германии что-нибудь еще? — резко спросил тот.

С непонятной мне самому, но отчетливой тревогой я услышал собственный голос. Тем же безмятежно-дремотным тоном он произнес: «Да».

— И что же?! — Судя по голосу, человек постепенно приходил в ярость, и страх, владевший мной, несмотря на окутывавшие тело и сознание дремотные облака, стал сильнее.

— Молчи, молчи! — приказал я себе, но вновь услышал, как мой голос произнес:

— Пытаюсь разбогатеть.

То, что я не сказал о своем истинном задании, принесло мне облегчение, и я попытался, насколько это было возможно в моем положении, приложить все силы для того, чтобы это чувство не отразилось на лице.

Неведомый инквизитор окунул меня с головой в воду и держал так до тех пор, пока мне не показалось, что мои легкие вот-вот взорвутся. Повязка, похоже, начала сползать с лица, и я никак не мог ее поправить. Казалось бы, такая мелочь, но в эти минуты для меня не могло быть ничего важнее. Мне еще никогда не приходилось терять ориентировку в замкнутом пространстве, тем более в тесной комнатушке. Я, похоже, был не в состоянии определить, где верх, где низ, то есть где воздух, а где вода. И в довершение всех бед у меня было так мало сил, что я мог лишь слабо дергаться. Все сопротивление свелось к тому, что мне удалось обрызгать мучителя водой. Но его действия, как ни странно, пошли мне на пользу: сознание почти полностью очистилось от дурмана, и я вновь получил возможность управлять собой. Тут я почувствовал, что меня схватили за волосы и вытащили на воздух.

— Каким образом вы собираетесь разбогатеть? — спросил немец. Он бросил один-единственный мимолетный взгляд на татуировку, украшавшую мое запястье, и сразу же отвел глаза. — Жаль, что столько воды разлилось.

— Завещание. Отцовское завещание, — пробормотал я и приступил к многократно отрепетированной истории. — Он оставил деньги под опекой. А они мои, по всем законам — мои. — Я сделал мысленное усилие, чтобы не показать, что больше не нахожусь под действием дурмана, прежде чем он снова примется топить меня. Это оказалось труднее, чем я ожидал. Мне хотелось выскочить из ванны и задушить этого чертова немца. — Мне нужны деньги, чтобы платить адвокатам и судьям, будь они прокляты.

— Ах. Вот. Как, — раздельно произнес он, выпустил меня, шагнул к двери и с грохотом захлопнул ее за собой.

Как только он вышел, меня охватила дрожь: только сейчас паника запустила в меня свои ледяные когти. До этого момента я держался неплохо, учитывая безвыходное положение, в котором оказался, но в эту минуту осознал, насколько близок был к смерти. Утонуть в ванне захудалой гостиницы — что может быть постыднее. Может быть, Викерс прислал этого немца, чтобы тот помог мне свести счеты с жизнью? Может быть, Майкрофт Холмс ошибся, считая, что Викерс должен был узнать татуировку? А может быть, Викерс каким-то образом узнал, что я не тот, за кого выдаю себя? Я зябко съежился в горячей воде и стиснул зубы, чтобы они не стучали. Усыпляющее действие наркотика — а в том, что меня усыпили наркотиком, не могло быть сомнений — кончилось. Мгновенно голова разболелась так, что недавние страдания, порожденные морской болезнью, показались мне приятным отдыхом. Грудь казалась заложенной, как при сильной простуде. Все, что мне удалось сделать, это принять такое положение, в котором я мог бы выбраться из ванны, когда окажусь в силах подняться на ноги. Я подумал о блокноте с ключом к шифру, который держал в руке и вовремя уронил на дно чана, прикрыв своим телом. Конечно, он размок и стал непригоден к использованию. Я проклял свою неосторожность. Голова разболелась еще сильнее, будто в ней разорвалась бомба.