Братство волка

— Что вы говорите? — спросила Марион с искренним удивлением. — Я ничего об этом не знаю. Правда, Жанно в припадках сумасшествия воображает себя волком; эта мысль пришла к нему в голову, когда он пас свое стадо в горах, и я сама видела, как он бегал на четвереньках в лесу… Но, Боже мой, как может христианин жить в обществе жеводанского зверя?

— Я сама это видела, Марион, и никогда в жизни не забуду этой встречи… Да, да, — прибавила Кристина мрачным тоном, — во многих отношениях нынешний день оставит в моей памяти неизгладимые следы.

Снова наступило молчание.

— Я вспомнила теперь, — продолжала наконец Марион, — что Жанно, прежде чем лишился рассудка, слыл здесь колдуном и заколдовывал животных. В то время он сделал ручным волчонка, которого нашел в лесу, и этот волчонок бегал за ним везде, как собака. Мой отец и другие лесничие заставили Жанно избавиться от его воспитанника, который был утоплен или убит из ружья, право, не знаю хорошенько; но с того времени Жанно вполне мог приручить другого дикого зверя.

— А откуда знать, — сказала Кристина, пораженная какой-то идеей, — точно ли был убит этот волчонок? Не успел ли Жанно обмануть лесничих; может быть, его воспитанник вырос и теперь… Это предположение объяснило бы странные вещи, поразившие меня, и я почти уверена…

— Шш… послушайте! — прошептала Марион, прижимая палец к губам.

На этот раз на некотором расстоянии от дома внятно послышался вой, громкий, повелительный; ему вторил другой вой, более хриплый, менее твердый, неловко подражавший первому.

— Мы погибли, — прошептала Марион, едва дыша.

— Этот адский зверь нашел мой след, несмотря на грозу и эти потоки воды, — сказала Кристина, почти настолько же взволнованная. — О, если бы у меня было оружие!

Ружье Фаржо висело над камином, и Кристина схватила его с жадностью. Но ружье ленивого и беззаботного лесничего было заржавевшим и незаряженным. Напрасно Кристина просила поискать пули; бедная Марион, обезумев от испуга, не понимала ее.

Между тем вой приближался. Вдруг кто-то сильно постучал в дверь; в то же время острые когти вонзились в деревянную дверь, но она не подалась, и глухой голос сказал:

— Это волки… волки хотят войти… Отвори, Марион, отвори скорее, или волки съедят тебя!

Марион, неспособная ни говорить, ни двигаться, прижималась к Кристине; та, безмолвная и сама дрожащая, скоро отказалась от приготовлений к обороне, которую считала бесполезной.

Удары и царапанье продолжались с возрастающим бешенством. Враги попытались даже прорыть ход под дверью; вынимали землю и камни, и в отверстии осажденные увидели толстую, мохнатую лапу с мощными когтями. Однако земля была слишком каменистой, а дверь — достаточно прочной. Тогда человек и волк, переменив тактику, стали ходить вокруг хижины, отыскивая слабые места и надеясь проломить где-нибудь стену. Слышно было, как они ударяли в заднюю дверь хижины, как дергали каждый ставень. Положение девушек становилось отчаянным. Глубокая темнота, окружавшая их, отсветы молний сквозь щели ставней, шум дождя, временами — заунывный вой, и удары в стены, в двери, в запертые ставни — все это обрушилось на них, как один цельный кошмар, как страшный сон, который никак не заканчивался пробуждением. Здание было старое, ветхое, никак нельзя было предугадать, выстоит ли оно под натиском человека и зверя. Необходима была помощь извне.

Но кто мог прийти в хижину лесничего в такой час и в такую погоду? А если бы какой-нибудь заблудившийся охотник направился в эту сторону, если б даже сам Фаржо, как надеялась его дочь, вернулся домой, разве смог бы один человек противостоять жеводанскому зверю и сумасшедшему, опасному не менее, чем зверь?

Однако осаждающие как будто поняли бесполезность своих нападений и сосредоточили свои усилия на ставне одного окна, полусгнившего от сырости. Сильная рука, вооруженная камнем, ударяла в этот ставень постоянно; весь дом шатался и под окном сиплый голос говорил, и буря не заглушала его:

— Волки хотят войти… Волки войдут…

Удар, более сильный, чем другие, расколол ставень в длину, и свирепый хохот объявил об этом результате растерявшимся девушкам.

В темноте они не могли видеть, но ощупью отыскали друг друга и обнялись.

— Нет более надежды, — сказала Марион прерывающимся голосом. — О, барышня, Бог мне свидетель, я не боюсь смерти… Я была так несчастна, с тех пор как лишилась матери. Нет ничего в жизни, чего мне было бы жаль лишиться, но все-таки… мне хотелось умереть менее страшно… Даже для моей жизни это — слишком жуткий конец! А вы, барышня, вы так прекрасны, так знатны, так богаты, вы имеете все для того, чтобы быть счастливой, вы должны жить, должны спастись!

— Наше положение почти одинаково, — вдруг возразила Кристина, — и мы обе не можем погибнуть таким образом. В той толпе, что всегда окружала меня, был ли хоть один человек, для которого что-то значила моя жизнь, моя душа?

— Мы можем надеяться только на Бога!

— Я всегда думала, что один человек… Нет, нет, я сама отвергла его помощь и, может быть, даже в эту ужасную минуту не решилась бы ее принять!