Братство волка

Легри боялся, что он оскорбил гордость дворянина; этот спокойный ответ удивил и озадачил его. Он поспешно встал.

— Вы правы, — продолжал он, — я примусь за этого старого шута, и, как бы хитер он ни был, я сумею урезонить его. Но я более был бы уверен в успехе, если б вы пообещали мне, барон…

— Разве я могу что-то обещать, прежде чем разузнаю все о поместье Варина? Принесите мне хорошее известие, и мы уладим дело… Ну, любезный Легри, постарайтесь же! Вы должны заслужить ваши шпоры. Фаржо несговорчив; но это лишь сделает вашу задачу интереснее. Я сам мог бы взяться за это дело, — продолжал Ларош-Боассо, — но вы справитесь с этим лучше, чем я.

Легри сделал вид, что не замечает едва скрываемого презрения барона к этому делу, недостойному дворянина. Ларош-Боассо открыл ящик, в который спрятал золото, выигранное им.

— Возьмите, — сказал он, — и не смейте испортить результат переговоров свой скупостью! Дайте Фаржо все, что он потребует, если б вам пришлось даже отдать мою последнюю золотую монету. Надо ослепить его! Обещайте, как будто в вашем распоряжении сокровища Перу… Вы поняли меня?

— Да, да, — отвечал Легри, вынимая деньги из ящика, — но я не намерен разбрасываться золотом. Мало ли сколько еще денег вам понадобится, любезный барон… Я оставляю вас, но скоро вернусь объявить вам о моей победе.

Он заговорщицки улыбнулся и вышел. Как только барон перестал слышать шум его шагов, он дал волю своим чувствам.

— Наглец! Дурак! — восклицал он. — Осмелиться сделать подобное предложение — мне! Иметь притязания жениться на графине де Баржак — ему, сыну негодяя с узкой душой, человеку с низкими понятиями, подлецу, скряге! Если б он не был мне нужен, я бы уже свернул ему шею! Но при сегодняшних обстоятельствах необходимо терпеть этого слизняка! Черт его побери!

Барон, без сомнения, был убежден в том, что его собственная душа широка, как поместье Варина, и высока, как Монадьерская гора.

XVI Договор

Фаржо после трагической смерти дочери отказался от должности меркоарского лесничего; впрочем, он всегда дурно исполнял эту должность, так что никто не пожалел о его уходе. Общественное мнение упрекало его в том, что он был главной причиной трагического происшествия, и, несмотря на его раскаяние, никто не желал поддерживать с ним дружбу. Но то ли графиня де Баржак учла последнюю просьбу Марион, то ли чье-то таинственное влияние хлопотало за бывшего лесничего, но он не был изгнан из Меркоара, хоть и заслужил это. Напротив, ему дали убежище в замке; он надзирал за другими слугами и ему давали самую легкую работу.

Таким образом, жизнь Фаржо была бы вполне удобна, если б не презрение, с которым к нему относились окружающие, а может быть, его терзали и тайные угрызения совести.

Даже внешне Фаржо очень изменился. Его прежний румянец исчез, полнота спала, щеки обвисли, глаза потускнели. Вместо прежнего красивого мундира он носил теперь серую ливрею, которая висела на нем, как кафтан на огородном пугале. Горе и всеобщее осуждение не сделали этого человека добрее; прежняя его веселость ушла, сменившись брюзгливостью и постоянным недовольством. Он стал мрачен, угрюм, смотрел на всех исподлобья.

Когда Легри вошел в кухню, Фаржо, сидевший у окна, встал и поклонился. Молодой мещанин начал говорить тем фамильярным и покровительственным тоном, которому он научился у Ларош-Боассо.

— Здравствуйте, здравствуйте, Фаржо, — сказал он, — очень рад вас видеть… Но перейдем в маленькую гостиную; там нам удобнее будет разговаривать… Мадам Ришар подаст нам туда две бутылки лучшего вина сию же минуту, неправда ли, мадам Ришар?

Трактирщица очень удивилась. Столь же надменный с низшими, сколь раболепный с дворянами, Легри не имел привычки обращаться таким образом с людьми, подобными Фаржо.

Но друг барона, казалось, не заметил действия, произведенного этим отступлением от его обыкновенной гордости.

Он вошел в соседнюю комнату, и Фаржо последовал за ним. Скоро тот и другой сидели перед столом, на котором красовались принесенные мадам Ришар бутылки.

Легри сначала осыпал пришедшего вопросами обо всех меркоарских жителях, к которым он демонстрировал необыкновенное расположение. Фаржо отвечал лаконично, холодно и как будто остерегаясь чего-то. Легри наскучила эта раздражающая осторожность, он взял бутылку и наполнил стаканы золотистой жидкостью, которая разлила по всей комнате восхитительное благоухание.

— Ну, Фаржо, — сказал Легри приветливо, — вы, наверное, устали от этой утренней прогулки; я думаю, вы не откажетесь выпить со мной…

— Благодарю; я дал себе слово не пить более вина.

— Это хорошо для дурного вина деревенских кабаков, но это вино сенерейское; заведение мадам Ришар славится этим вином во всей провинции. Попробуйте, говорю вам, один раз не беда, черт побери!

Фаржо отвернулся и повторил свой отказ.

— Как вам угодно, — сказал Легри.

Он поднес стакан к губам и с наслаждением медленно потягивал драгоценный нектар. Бывший пьяница оставался бесстрастен.