А оно им надо?
Прекрасно понимая всю ситуацию, мы не спешили, рассматривая и этот захват не только как способ обогащения, но и как возможность лишний раз отточить свои навыки.
Так, канониры Мрака, среди которых большую часть составляли девушки — что, в свою очередь вызывало недовольное ворчание некоторых, особо суеверных ветеранов, практиковались в снайперской стрельбе, тщательно выцеливая и отстреливая легкие орудия транспортника. Пилоты десантных кораблей полировали навыки маневрирования, ну а абордажные партии ждали возможности попрактиковаться в захвате без пролития крови — вешать на себя лишние трупы я запретил. И без того, наши действия уже начали попадать в СМИ, которые, пользуясь возможностью пощекотать нервы своей аудитории свежей страшилкой, сделали из нас адских монстров, питающихся исключительно свежими трупами попавших в наши руки экипажей, умерщвлёнными наиболее мучительными способами. Мою скромную персону, так же не обделили вниманием охочие до сенсаций журналисты. Ну, то, что я — маньяк, садист и, одновременно, мазохист — меня не удивило — чего уж там. Слухи о моей нетрадиционной ориентации, распускаемые на одном канале, были нивелированы сенсацией на другом — диктор взахлёб расписывал оргию, устроенную вашим покорным слугой, на котором я, и не могу сказать, что мне это не польстило, за ночь жестоко изнасиловал около сотни девушек. Демонстрируемые в разных новостях, якобы мои, фотографии, так же не имели со мной никакого сходства, разнясь между собой — то я представал на них то в виде заросшего бородой до глаз дикаря, то в образе лысого и перемазанного кровью, маньяка, а ещё раз я был представлен публике как какой-то старец с длинной и тощей седой бородой. Больше всего моему самолюбию нравилась одна из биографий, где утверждалось, что за прозвищем «Красный Причетник», скрывается сбежавший из монастыря представитель древнего аристократического рода, засунутый туда — в монастырь, своими родственниками при дележе наследства. На сопровождавшей эту версию моей жизни, фотографии я представал в виде утончённого и утомлённого миром, эстета — красавца с густыми русыми и слегка вьющимися, волосами до плеч, пронзительно голубыми глазами и атлетического телосложения. Увидев это изображение, Жбан долго ржал и потом ещё с неделю, при наших встречах, так и норовил хлопнуть меня по животу, намекая на несоответствие оригинала представленному в СМИ образу.
Но — я снова отвлёкся, прошу прощения.
Несмотря на приподнятое у всех присутствовавших на корабле настроение — очередную вылазку за добычей экипаж рассматривал как лёгкое и приятное приключение, Шнек был мрачен. Вяло реагируя на изменение обстановки, он как-то лениво дублировал мои команды, даже и не пытаясь посостязаться в красноречии с капитаном транспортника, то угрожавшего нам своими связями, то слёзно молившего не убивать и отпустить к деткам, коих у него было не то три, не то пять — количество менялось в зависимости от развития событий — после отстрела второго и последнего орудия, число отпрысков резко возросло до семи, со всеми сопутствующими моменту жалобами касательно тяжкого труда и нехватки денег на содержание такого многочисленного семейства.
Шнек, обычно едко парировавший все подобные реплики, сейчас отмалчивался, отделываясь короткими «Угу», «Не», и, «Не знаю, посмотрим», бросая их совсем уж невпопад в эфир.
Поняв бесперспективность своих попыток дождаться помощи, к слову сказать, полиция вообще не прореагировала на его вопли о помощь, Вол лёг в дрейф, отдаваясь на милость победителя и наши десантные транспорта мигом присосались к его поверхности, исторгая из себя потоки десантников, возглавляемые, закованными в костяную броню, ветеранами.
Ещё спустя несколько минут от Вола начали отделяться, деловито попыхивая вспышками двигателей, спасательные капсулы, унося с собой экипаж корабля, предпочётших бескровную сдачу, бесполезному сопротивлению.
Убедившись, что всё прошло гладко — как и в предыдущие разы, о чём доложил довольный Самсонов, удобно развалившейся в ещё тёплом от предыдущего владельца капитанском кресле, я, повернувшись к мрачному Шнеку, поманил его к себе.
— Шнек, дружище, — самым миролюбивым тоном начал я: — Что с тобой? Ходишь, как… Как… Что случилось?
— Да всё нормально, — мотнул он головой, не желая развивать эту тему.
— Куда уж нормальнее — ты сам на себя не похож. Колись давай!
— Всё путём, Сэм, — теперь уже с нажимом в голосе повторил он, никак не идя на диалог.
— Ты что — пьян? — подошедший Жбан втянул звучно воздух носом, и, покачав головой, приблизился к нему, обнюхивая его лицо: — От тебя же пахнет! Ты что, Шнек, сдурел? Мы же в бою!
— Да какой это бой! — отмахнулся от него старпом: — Так, в песочнице возимся…
— Находиться на мостике пьяным, да во время боя, — поёжившись, штурман отступил от него, искоса посматривая на меня: — Весельчак бы тебя пристрелил не думая!
— Ну так пусть Сэм и кончит! — дёрнув головой, он развернулся, и, не спрашивая разрешения, быстрым шагом покинул рубку, оставив дверь распахнутой.