Братство выживших

Едва он перевел дух, как в палату вошла старшая сестра Сомова. Она поставила на тумбочку крупные садовые ромашки в двухлитровой банке с водой. Затем, ступая на цыпочках, удалилась и через пару минут вернулась со стаканом чая, домашним вареньем в блюдечке и тонко порезанным белым хлебом.

– Угощайтесь, пожалуйста, – сказала Сомова. – Главному врачу уже звонили из областной администрации, о вас спрашивали. И корреспондент из газеты звонил, просил разрешения с вами встретиться. Но главный отказал. Поправится немного человек, а там посмотрим.

– Корреспондент из газеты? – захлопал ресницами Тимонин, страдавший жестокой аллергией на газетных корреспондентов.

– Заметку писать о вас будет. Но вы не волнуйтесь. Это потом, не сейчас.

Вот, дожил, Тимониным уже газеты интересуются. Плохой знак. Видимо, полковник обзвонил, поднял на ноги все знакомое начальство. Возможно, именно он связался с редакцией. А может, подняли шум наверху, в Москве.

– У меня портфель был, – сказал Тимонин. – Не знаете, где он? И еще штаны.

– Кажется, какой-то портфель в приемном покое стоял. И штаны там лежат. Вам вещи принести?

Всю дорогу от люберецкой свалки до дома Ирины Тимониной Казакевич думал о том, как поступить с азербайджанцами. После разговора с Валиевым он впал в уныние.

Ясно, в чем-то сам Казакевич допустил ошибку, промазал. Возможно, азербайджанцы не те люди, не профессионалы высокого класса, как их представил посредник Маковецкий. Отказаться от их услуг? Найти через Маковецкого других исполнителей? Но и тут есть свои нюансы.

Во-первых, чтобы найти новых людей, потребуется время, которого нет. Во-вторых, и так уж слишком много народа знает об операции. В-третьих, «азеры» стараются. Казакевич своими глазами видел эти старания в квартире Яхонтовой на Чистых прудах. В том, что Тимонин еще жив, азербайджанцы не виноваты.

Подъезжая к дачному поселку, Казакевич все обдумал и принял решение. Бригадир и его команда остаются в игре. Теперь Валиева и Тимонина связывает нечто вроде кровной мести. Тем лучше, месть так месть. Значит, действовать бригадир будет не за страх, а за совесть.

Когда он вошел в дом, Ирина Павловна, одетая в облегающее черное платье на бретельках, бродила в каминном зале, голым плечом прижимая к уху трубку радиотелефона. Она извинилась перед собеседником, закруглила разговор и показала Казакевичу пальцем на кресло.

Он упал в него, посмотрел на Ирину и спросил:

– Что нового? Есть какие-то известия?

Ирина Павловна отрицательно покачала головой, села на диван и сжала виски ладонями.

– Господи, все шло так хорошо. И вдруг… Какая-то нелепость, в которую невозможно поверить. Я не знаю, где сейчас Леня, не знаю, что с ним. Я совершенно потеряла покой, сна лишилась. Когда это все кончится?

– Я тебя понимаю, – кивнул Казакевич. – Такая неприятность. Ты уже подобрала мужу костюмчик, в котором положишь его в гроб, уже вжилась в роль безутешной вдовы. Придумала, как распорядиться его деньгами, по каким офшорам их раскидать, на какие счета перебросить. Все обдумала в мелких деталях. А вышло совсем по-другому. Вместо денег – дерьмо на лопате. Муж почему-то остался жив, до сих пор где-то ходит и, кажется, неплохо себя чувствует.

– Произошла нелепая случайность…

Казакевич, не дав Тимониной договорить, передразнил ее:

– Случайность! Нет никаких случайностей. Ты во всем виновата. Тимонин торчал в этом чертовом доме всю субботу и воскресенье, а утром исчез.

– Исчез, – механически повторила за ним Ирина Павловна.

– Вот именно, – кивнул Казакевич. – Ты должна была находиться при нем все выходные. Неотлучно. Должна была следить за каждым его шагом, за каждой выпитой рюмкой и, в случае осложнений, сообщить мне. А ты как поступила? Наврала мужу, что едешь на чьи-то мифические крестины. Ты знала, что Леня тебе верит, он не станет проверять твои слова. Хотя стоило бы это сделать. Сама же отправилась на съемную квартиру ко мне. Тебе приспичило именно в этот день, в эту ночь. Черт бы тебя подрал!

– Насколько я помню, ты не сильно возражал против нашей встречи, – скривила губы в усмешке Ирина Павловна.

– К сожалению, не возражал, – кивнул Казакевич.

Ирина Павловна решила замять разговор и поднялась с кресла. Неожиданно раздался телефонный звонок, и она протянула руку к трубке, но рука застыла в воздухе от крика Казакевича:

– Не отвечай! Мы с тобой еще не закончили разговор.

– Может, что-то важное, – виновато проговорила Ирина Павловна и поднесла трубку к уху.

По тому, как напряглось лицо женщины, как изменился ее голос, Казакевич понял: стряслось что-то необычное, нечто из ряда вон…

Он привстал с кресла, приблизился к Тимониной, будто, стоя ближе, мог услышать голос в трубке. Ирина Павловна показала пальцем на параллельный телефон, стоявший на одноногом столике в углу каминного зала, и Казакевич, подбежав к аппарату, крепко прижал трубку к уху.